Дети золота, дети песка - [41]

– Глупая, – тихо говорит он, – что ж ты плачешь? Словно не знаешь, что бороздки эти шрамами остаться могут. Нечего тебе уродовать себя слезами. Возвращайся в дом и согрейся хорошенько. Я отведу Змея в конюшню да сам приду.

Руна не позволяет ему отойти. Хватается за его плечи, удерживая на месте с таким отчаянием, словно бы жизнь ее от того зависит. Смотрят друг другу в глаза, и слезы, вновь скользнувшие по ее щекам, причиняют Витарру боль физическую, словно бы сотней ножей его проткнули. Руна прячет лицо у него на груди, прижимается крепко, и едва удается ему расслышать ее слова.

– Не оставляй меня, – шепчет она, – не оставляй меня одну.

Теряется Витарр, не знает, что делать. Неуверенно, робко даже кладет он руки на подрагивающие плечи, и сейчас совершенно не важно, увидит ли их кто-то. Склонив голову, прижимается Братоубийца лбом к макушке ее и отвечает тихо.

– Не оставлю. Только не плачь.

Остается надеяться, что сможет он сдержать хотя бы это свое обещание.

Глава 7. Совет ярлов

Похороны конунга проходят в абсолютной тишине. Никто не в силах и слова сказать, настолько кончина Ганнара Покорителя всех поражает. Неужели для конунга таким ударом оказалась смерть дочери? Сильный и крепкий мужчина, выносливый и воинственный, как мог он погибнуть столь внезапно? Его нашли в Великом Чертоге сидящим за одним из столов в окружении пустых бочек из-под эля. Смерть, недостойная воина. Смерть жалкая и немощная, смерть, которая не принесла ему почета.

Кюна не восходит с супругом на погребальный костер, и никто не говорит ей ни слова об этом. Не всегда жены следуют за мужьями своими в посмертный мир, желая быть подле возлюбленного. Каждый знает – любви между ними давно уже нет. Йорунн смотрит на погребальный костер без капли сожаления. Она не видит в пепле задорного юнца, что обивал пороги отцовского дома, умоляя отдать красавицу за него. Как глупы они были, как влюблены! Йорунн ведь и мечтать не могла, что сын Ленне конунга обратит на нее внимание, пусть весь Чертог Зимы только и твердил о том, что Ганнар не может отвести от нее взгляда.

Он любил ее, и она любила его. Йорунн подарила ему троих прекрасных детей и верила в то, что они будут счастливы. Кажется, все вокруг в это верили.

Смотря на костер, она держит спину выпрямленной, гордо подняв подбородок. На ее лице нет ни капли сожаления, и внутри нее его тоже нет.

Йорунн не будет скорбеть по нему.

Исгерд ярл, стоящая подле нее, держит руки за спиной. Она подходит ближе, поравнявшись с кюной, и лица их опаляет жар костра. Йорунн стоит столь близко, словно бы лично хочет убедиться в том, что конунг сгорит без остатка. Словно бы в силах ее заставить пламя пожрать его так, как ей самой будет угодно.

– Сколь тяжкое время пришло на наши земли, моя кюна. Не ведаю, как справляешься ты с этим горем.

– Горе мое столь велико, – отвечает ей Йорунн, не сводя взгляда с пламени, – что от него не осталось и следа. Последние капли своего горя отдала я дочери, но по мужу я горевать не стану.

С губ Исгерд срывается смешок.

– Не стану скрывать то, сколь близко мне подобное мнение. Когда погиб мой супруг, я испытала невероятное облегчение. Но то, что произошло с тобой, невозможно представить. Не каждая женщина сможет пройти сквозь подобное.

Она лукавит. Исгерд похитили из родного края, когда она еще звалась Ингой, и насильно привезли в холодные земли. Прекрасно помнит она стены Дома Солнца, расположенного на самом большом архипелаге Трех Сестер, названного в честь старшей норны Урд. Помнит, как душила ее новая доля, как чужой ощущала она себя, снова и снова пытаясь сбежать. Когда она, юная еще девчонка, смогла добежать до пристани, ступая по снегу босыми ногами, смогла взобраться в лодку, привязанную к пристани, и ощутить сладкий вкус свободы, именно тогда Эгилл ярл обратил на нее свое внимание.

Именно тогда Инга поняла, что благосклонность мужчины может сыграть ей на руку.

Она стала Исгерд и жестоко отомстила каждому, кто пленил ее.

Однако, возможно, стоило бы ей поблагодарить Эгилла за то, что он сделал ее той, кем должна была быть бедняжка Инга с самого начала. Вкусив власть, ощутив ее в своих руках, Исгерд осознала, что достойна величия. Она даже позволила ублюдку зачать ей ребенка, лишь бы укрепить свое место среди луннорожденных, и, на ее удачу, последним подарком умирающих богов было рождение дочери.

Все складывается как нельзя благоприятно для Исгерд.

Но кюну не восхищают сказанные слова. Они не ласкают ее слух, не качают в колыбели нежности ее горе. Вместо этого она весьма грубо одергивает ярла:

– Говоришь так, словно бы единственная я женщина, которой муж был не верен. Словно бы, кроме меня, матерей, похоронивших своих детей, нет. Я не возвышаюсь над иными, Исгерд ярл, и тебе было бы хорошо последовать моему примеру.

Исгерд зло скрипит зубами. Как смеет она говорить ей подобное?! При любой другой ситуации она уже окунула бы Йорунн лицом в снег, заставив проглотить свои нравоучения, но не сейчас. Не здесь. Исгерд терпелива, она еще выждет момент для сладкой своей мести. Она всегда выжидает. Вместо этого со всем почтением слегка склоняется она перед кюной, прикрыв глаза в лживом сожалении.