Дети Йеманжи - [47]

Сделав своё дело, Эшу исчез – и вот уже явился Обалуайе: печальное существо, закутанное в пучки соломы, скрывающей его изуродованное тело. Он ступал по кругу с опаской, будто по выжженной земле, и никто не видел его лица. Не успел он закончить свой танец – осторожный и медленный, – как появился Осаин-врачеватель в своей зелёной, как лесной покров, накидке – и танец его был быстрым и лёгким, словно рябь на воде ручья. Осаин и Обалуайе поклонились друг другу с уважением, как равные, – и две женщины ввели в круг Ошун. Она шла склонившись, закрывая лицо. Обалуайе подошёл к ней, насильно взял за руки, отведя их, – и измученная женщина простёрлась перед ним ниц. Подошёл Осаин, подняв руки, – и барабаны зашлись устрашающим громом. Вот и ступка Осаина, и его знаменитая травяная метёлочка: в дрожащем воздухе остро и свежо запахло горечью. Осаин взмахнул метёлочкой: несколько брызг упали на лицо Эвы. Душисто-горький дождь окропил всю фигуру Ошун – и она подняла голову. И это была уже не изуродованная, несчастная женщина, а смеющаяся, прекрасная ориша любви в золотом платье. И ни рябинки, ни единого нарыва не было на её сияющем лице. Ошун полетела по кругу в танце, и облако её чёрных волос неслось за ней, и люди, склоняясь, приветствовали её, и звенели браслеты, и трепетал лёгкий, беззаботный смех.

Остановившись перед Эвой, Ошун взяла её за руку.

– Рирро, Эуа! – послышался её ясный голос – и под бой барабанов, волнами текущий сквозь неё, Эва вошла в круг.

– Као кабьесиле, Шанго! Одойя, Йеманжа! – призывали голоса. Но площадка была пуста. Ни царицы моря Йеманжи, ни неистового хозяина молний Шанго не появлялось в круге.

… Вечернее солнце гасло над старым бабушкиным садом. Широкие лучи тянулись между стволами питангейр, переползали через качели, окрашивали в розовый цвет кружева на платье старой тряпичной куклы Амаралины. В глубине сада жалобно пела жаба-каруру. Ей отзывался щёлканьем старый сердитый тукан. А с открытой веранды пахло кофе, сигарами и печеньем. И бабушка, как всегда, сидела в своём плетёном кресле с чашкой в руках. И Эва кинулась к ней, и бабушка, смеясь, раскинула руки, ловя её в объятия:

– Эвинья, девочка, любовь моя…

– Бабушка… Ой, как я рада, бабушка!

– Не плачь, моя малышка. – Бабушка, смеясь, смотрела в её лицо чёрными, как сливы, глазами. – Больше не о чем плакать. Ты всё сделала как нужно. Ты нашла свою семью и своих братьев! И теперь я могу спокойно уйти.

– Не уходи! Пожалуйста! Я так скучала без тебя!

– Так уж вышло, малышка.

– Но почему?! Почему ты не забрала меня к себе? Почему я не могла уйти к Жанаине?

– Потому что меня угораздило родить двух дочерей, непохожих, как земля и вода… – Дона Энграсия тяжело вздохнула, задумалась. – Нана была умнее всех в семье. Хотела учиться – и я отдала всё, что у меня было, чтобы платить за школу и университет. Хотела жить как богатые белые люди – и ушла из дома при первой же возможности. Хотела выйти замуж за белого парня… но увидела мужа своей сестры и решила, что так окажется много выгоднее. И не просчиталась, нет! Но все её дети оказались не такими, как ей хотелось. И ушли один за другим. Потом подросла ты – и сразу же начала рисовать! Самые худшие опасения Нана сбылись! Я едва смогла настоять на том, чтобы ты приезжала ко мне на ферму. Но твоя мать сказала: день, когда ты понакомишься с Жанаиной и всем её отродьем, будет последним днём, когда я тебя увижу, моя Эвинья. Что мне было делать? Я позвала Жанаину, мы поплакали с ней вместе… и согласились. Ты приезжала ко мне, и я отдыхала сердцем. Теперь меня нет – и я свободна от всех клятв. Твои братья рядом с тобой навсегда. Но помни: твоя мать ещё не сдалась. Она не может терпеть, если что-то выходит не так, как ей нужно. Будет тяжело, будет трудно. Сумей выдержать, моя малышка. Не забывай: я всегда с тобой, что бы ни случилось. Я и твоя семья.

– Ты знаешь, что случилось с Жанаиной? Почему Эшу не может справиться с аджогунами? Где Шанго? Что всё это значит? Бабушка! Ты же сейчас там, где нет никаких тайн!

Бабушка снова вздохнула. Долго молчала. Медовые лучи погасли, сад наполнился тенями, и налетевший ветерок раскачал качели. Жаба в саду умолкла. Подняв голову, Эва увидела, как в сиреневом небе робко, по одной загораются звёзды.

– Жанаина оскорблена, обижена. Она не спустилась на макумбу – и Нана теперь торжествует, да! Ей нужен разлад в семье сестры. Ей нужны эти ссоры между братьями, обман и злые насмешки, все людские пороки, вся грязь и темнота из глубины наших душ. То, что мы прячем от самих себя, то, чего стыдимся, – кровь и жизнь для Нана Буруку… Но ты, моя Эвинья, – просто умница! Ты справилась со своей матерью. Ты не позволила себя затоптать. Ты утешила Ошун. Ты успокоила Оба: теперь она не одна в этом мире. Ты вытащила из ямы Обалу. Ты помогла им всем… и поможешь ещё не раз. И это получится у тебя.

– Но почему я?..

– Потому что Эуа – это вся красота мира. Это тёплый дождь – и красивые капли на листьях. Это цветы – и облака на рассвете. Это твои рисунки. Это всё, что помогает людям жить, несмотря на грязь внутри них. Это то, что даёт силы идти вперёд, понимаешь? Помоги своим братьям. Они должны помириться – все. И должны быть вместе – тоже все. Тогда Нана ничего не сможет сделать. Всё, что у неё есть – это знание. Знание всей людской изнанки – грязной, скользкой, мерзкой. Она видит каждого человека насквозь. Она может поднять муть в любой душе. И поэтому уверена, что владеет миром. Но это не так, девочка моя, нет, не так! В человеке много грязи, это правда, – но в нём есть и солнечные лучи, и сверкающий дождь, и тёплая земля. Не забудь этого.