Дети Везувия. Публицистика и поэзия итальянского периода - [111]

Взаимное влечение углублялось, русский юноша понравился и синьору Фиокки, который, выдав двух дочерей замуж, явно подумывал о партии для своей младшей дочери. Добролюбов даже получил от него приглашение проведать семью в Мессине, когда все вернутся из поездки на север Италии. Но этого не произошло.

Николай и Ильдегонда расстались. Влюбленный молодой человек решил сделать предложение и 22 мая отправил официальное письмо родным барышни. К тому времени относится и фотопортрет, сделанный в ателье Жана Грийе (Grillet), который мы поместили на фронтисписе нашей книги. Скорее всего, Добролюбов намеревался передать его Ильдегонде и членам ее семьи, с которыми еще не был знаком. Для портрета было избрано лучшее фотоателье в Неаполе, принадлежавшее французу-эмигранту. На обороте фотокарточки, рядом с адресом[620], фотограф поставил национальный герб – уже не Неаполитанского королевства, а объединенного Итальянского, с символикой Савойской династии. Жийе был известен своими снимками Помпей: у Добролюбова, наверняка, была возможность выбора заднего плана, и, снявшись на «фоне» Везувия, он тонко намекнул на место знакомства с девушкой, визуально прокомментировав собственные поэтические строки – «Но недаром над нами волкан…».

Николай Александрович спешил и решил не дожидаться будущей встречи в Мессине. Куда и кому он отправил брачное предложение? Самой Ильдегонде, согласно этикету, он не мог его направить – предложение должен был получить отец или кто-то из мужчин – членов семейства. В текстах писем фигура отца полностью отсутствует: синьор Фиокки, вероятно, отвез Ильдегонду на север, к матери и замужним сестрам, и вернулся в свою Мессину. Добролюбов в итоге послал свое предложение на адрес Энрикетты, вероятно, самой старшей из сестер.

Из ответа следует, что все три сестры и их мать, были заняты на шелкопрядстве – сезонной работе. Энрикетта и София уже жили в Ломбардии, а Ильдегонда вместе с матерью приезжали туда в июне, когда шла работа с коконами. Из этого следует, что синьор Фиокки был небогатым. Его дочери явно не получили хорошего образования: эпистолярный стиль Софии и Ильдегонды не отличается изяществом и даже коряв (при переводе нам, признаться, не удавалось соблюдать угловатые обороты, и русский текст более гладкий, нежели оригинал). Однако сестры умели писать, и писали красиво, каллиграфически. Можно еще отметить, что София всячески избегала сицилийских диалектизмов, стараясь изъясняться на усредненном итальянском.

Мы убеждены, что Фиокки не принадлежали к дворянскому сословию: сицилийские дворяне были весьма щепетильны в своих связях, и разночинец из России вряд ли мог рассчитывать на партию среди дворянок из Мессины.

Брачное предложение Добролюбова пришло в Ломбардию к Энрикетте, в то время как Ильдегонда находилась в другом месте, в селении Страделла, недалеко от границы с Пьемонтом. Энрикетта собиралась к Ильдегонде, но София забрала послание, так как вроде бы сама планировала ехать в Страделлу, да она была и душевно более близка к младшей сестре. Однако София допустила досадную паузу – и из-за вынужденной задержки в Милане не передала предложение от Добролюбова сразу. В итоге Ильдегонда узнала о нем много позже, чем могла, но тотчас же благожелательно ответила – согласно этикету, через сестру, добавляя собственноручную милую приписку. Содержание ответа: русский «жених» ей симпатичен, ее сердце никем не занято, надо познакомиться поближе и развеять возможные сомнения.

Тем временем томившийся неизвестностью в Неаполе Добролюбов долго ждал ответа, но так и не дождался. Вслед за предложением он отправил «невесте» в подарок поэму «Ильдегонда» Томмазо Гросси (1820). Заинтересовавшись редким именем, он купил в Неаполе эту книгу, вдохновившую родителей новорожденной дочери, что косвенным образом может свидетельствовать о достаточной образованности семейства и широком кругозоре (действие романтической новеллы, с антиклерикальной тональностью, происходит в средневековой Ломбардии). Скорее всего, поэма эта уже была у девушки, но Добролюбов, думается, приобрел красивое, иллюстрированное издание (это или 3-е, или 4-е издание с рисунками известного миланского художника Джованни Мильяры). Вне сомнения, претендент на ее руку сделал какую-то приписку к книге и, быть может, дарственную надпись.

Писал Добролюбов и в Россию – спрашивая одобрения у Чернышевского на брак с иностранкой и на тихую семейную жизнь в каком-нибудь уголке Италии. Но и тот молчал, вероятно, недовольный такой перспективой для «Современника», грозившей утратой всецелой занятости в журнале блестящего сотрудника.

В итоге, в атмосфере полной неопределенности, Николай Александрович решил вернуться в Петербург, но через Мессину. Скорей всего, этот кружной путь был избран под влиянием возможных брачных перспектив. Он отправился в Палермо (прямой пассажирской навигации между Неаполем и Мессиной нет), а оттуда – в саму Мессину, где его и нашел, наконец, долгожданный ответ. Наверняка в неаполитанской гостинице Николай Александрович оставил распоряжение отправлять свою корреспонденцию в Мессину «до востребования»