Дети Третьего рейха - [48]

– И всё фальшивое.

– Да ну?! – Кажется, я нанесла Геринг почти что национального масштаба обиду. – А я тебе говорю, что нет. К тому же хочу посоветовать тебе оригинальное украшение…

Согласно киваю. У них, Герингов, это семейное – Sturm und Drang, буря и натиск. Элизабет в своем арсенале имеет и то и другое. Вот сейчас она делает Drung.

Она сует мне под нос жесткий серебряный обруч, который носят на шее на манер индейских.

– И что тут необычного?

– У тебя такой есть дома?

– Да в Москве вроде теперь всё есть…

– Я спрашиваю… – Боже, ну она прямо рейхсмаршал в блузке с жилеткой поверх. – У тебя есть?

– Нет.

– А чего рассуждаешь тогда? Очень полезная вещь: твое дело – менять кулоны, к нему подойдет всё. У меня вот такой же есть золотой. В общем, это просто необходимо.

– О’кей, покупаю, раз необходимо!

– Нет, я покупаю! – Она буквально в секунду оказывается перед продавцом и сует ему в руку купюры, хватает меня под локоть, выводит из магазинчика и сообщает: – Это мой тебе подарок, я так хочу, я так решила, и будет так.

Я вдруг понимаю, что от этого обруча не откажусь: согласитесь, не каждый день вам делает подарок племянница наци номер два Третьего рейха, еврейка по матери, да еще и отец которой спасал поляков, чехов и евреев от нацистского режима. Трудное, несочетаемое, я бы сказала, сочетание. Оттого я теперь обожаю этот обруч, хотя мучают меня сомнения, что всё-таки не серебро это, но даже если алюминий, если проволока, это всё равно замечательный обруч: кулоны меняешь – и каждый раз он смотрится по-новому.

Почти час около нашего отеля Элизабет дает нам с Сергеем наставления, как нужно выживать в Куско, на высоте 3800 метров. Как нужно пить коку, жевать коку, чуть ли не нюхать – лишь бы сбивать давление, которое может взлететь – особенно у постинфарктников. Как нужно пользоваться кислородным баллоном и мне – обязательно – следить, чтобы Браверман, которого она прозвала Sweet Sergey, а для краткости SS (озорно хихикая), не забывал про таблетки от горной болезни.

Прощались с Элизабет мы тяжело: она аж прослезилась. Во-первых, ей «с нами интересно». Во-вторых, финансовое положение благодаря нам улучшилось. А в-третьих – я этого вообще не ожидала, – она настояла, чтобы после возвращения из Мачу-Пикчу и Куско мы непременно встретились с ней и пошли в ресторан. Как друзья. И чтобы никаких денег вообще. Они с Ренцо еще хотят нас увидеть, ну и судьба SS после покорения высоты их тоже крайне волнует.

Куско. Август. Ночь. Уже почти сутки я пребываю на высоте 3800 метров. Я пью чай из листьев коки и сижу во внутреннем дворике отеля, скользя пальцами по глади планшета. К счастью, сюда добегает вайфай. С заходом солнца в Куско становится очень-очень холодно, и никакие теплые вещи не спасают, хотя я уже обзавелась свитером из бэби-альпака и теплой шапкой с ламами.

Пишу короткое письмо:

«Дорогие Элизабет и Ренцо. У нас с Сергеем всё в порядке – завели себе кислородные баллоны и бесконечно пьем настои из листьев коки. Сегодня мы прочесали практически весь центр города, несмотря на то, что туристам в первый день рекомендуют постельный режим. Наверное, всё дело в таблетках от горной болезни – они свое дело знают. А может, это листья коки? Даже сейчас, когда я сижу во внутреннем дворике отеля, до меня доносятся бесконечные звуки рвоты: справа блюют англичане (им весь день плохо, как и мы, они приехали рано утром), и молодые туристы из Америки со второго этажа тоже блюют. Пара пожилых немцев, которых я тут встретила, держатся молодцом, правда, так и не рискуют расстаться с кислородным баллоном. Город Куско прекрасен: ради него, наверное, стоит терпеть всё, что тут приходится терпеть, хотя, если честно, англичане, которых сейчас тошнит, могут со мной не согласиться. Элизабет, твой дорогой SS, судя по всему, уже спит сном младенца, а у меня бессонница, брожу привидением по внутренним дворам: надо бы поспать, но не получается. Поэтому я возьму жесткий диск и посмотрю какой-нибудь фрагмент отснятого материала с твоим участием. Скоро увидимся. Привет Ренцо, Жанетт, а также Митчу, Сиси, Ганнибалу и конечно же Ашу!»

Перематываю материал туда и обратно. Останавливаю почти в самом конце, там, где Геринг, миновав главную площадь, стоит, глубоко задумавшись, на одной из центральных улочек, подперев собою очередную стену желто-оранжевого цвета. А потом говорит, отвечая на мой вопрос, простила ли она своего отца, Альберта Геринга:

– Да, я простила его. Когда я узнала, что он делал хорошие вещи для людей, спасал их, я сказала себе: «Я, наверное, не настолько святая, чтобы заслужить его внимание, но, в конце концов, другие люди получали от него что-то хорошее». Так что он не такой плохой. Поэтому я заключила с ним мир…

– Мир, – говорю я ей, – это, конечно, хорошо. Но «заключить мир» и «простить» – вещи всё-таки разные.

– Наверное. Но как дочь я была слишком сильно в нем разочарована. Для меня Альберт, хороший Альберт – это исторический персонаж. А отец… что может сказать дочь, которую покинули, ничего не объяснив? Что может сказать дочь, которую отец ни разу не захотел навестить, не прислал ни одной открытки, просто не справился о её судьбе на другом континенте, в конце концов? Конечно, в голове иной раз крутятся какие-то оправдания, в которые хочется поверить: мол, слишком горд был или денег не было. В общем, сидишь порой поздно вечером и плетешь паутинку из оправданий, сочиняешь правдоподобную версию и пытаешься в нее поверить. Но всё это, конечно, глупости, потому что у него было много возможностей увидеть меня. Несколько лет назад я была в Германии и посетила его могилу. К сожалению, там теперь даже нет могильного камня (но я обязательно этим займусь). Удивительно, но слез я сдержать не смогла – уж не знаю почему. Но если бы представилась возможность отца увидеть, если бы он просто призраком прошел мимо, я бы всё-таки сказала ему, что люблю его.