Дети разлуки - [73]

Но все-таки ему были назначены три типа наказания: пост, молитвы и милостыня. Микаэль неделю не допускался в столовую, его посадили на хлеб и воду, он проводил часы в капелле колледжа, читая «Аве Мария», и должен был раздавать нищим свою еду.

Азнавур тайком приносил ему кое-какие остатки со стола, и он жадно ел их под одеялом.

– Я видел вчера, как ты ждал ее у стены, – пристал друг, когда вапоретто отчалил.

Микаэль пожал плечами, не желая оправдываться. Он каждый день приходил к стене свиданий, но Франческа так больше и не появилась и на воскресное кино тоже не пришла.

Керопе и Ампо, пошатываясь, пробирались к ним.

– Ну-ка, подвинься, – сказал перс.

– Тут для девчонок нет места, – пошутил Азнавур.

Керопе все равно уселся, отталкивая приятеля, чтобы освободить немного места.

Наблюдая за товарищами, Микаэль подумал, что, в сущности, они были еще детьми. Даже в отношении него они вели себя не как взрослые и часто ранили его чувства. Пусть кто-то и делал равнодушный вид, но большинство высмеивали с ухмылками и намеками. Несмотря на то что все они уже давно мечтали, каким будет их «первый раз», и постоянно шептались об этом по вечерам и в свободное время, никто из них так и не рискнул поговорить с ним, спросить его о первом опыте, расспросить, может быть, о каких-нибудь особых «деталях». Никто, кроме Азнавура, не попытался понять, что он почувствовал и каково ему было теперь. Более того, всегдашние друзья-приятели отдалились от него, отвергли. Или, может быть, кто знает, он сам, того не замечая, отдалился от них.

– Я такой голодный, – пробормотал Ампо.

– Надеюсь, нам дадут что-нибудь вкусненькое, – ответил Керопе.

– Кто, монахи? Ржаной хлеб, козий сыр и пару маслин. А если будешь хорошо себя вести, то, может, еще вартануш, – хихикнул Азнавур.

– Что это такое?

– Это варенье из лепестков роз из их сада.

– Скорее бы сесть за стол, надеюсь, месса будет недолгой.

– Как минимум полдня, – вмешался Ампо.

– Да уж, пока не прочитают все девять Евангелий, – пошутил Азнавур.

И все засмеялись. Микаэль позавидовал их беспечности, желанию радоваться и шутить, легкости, с которой они воспринимали жизнь.

– На следующей! – громко объявил Волк.

Микаэль поднялся с легким сердцем. Скоро закончится учебный год и студенты разъедутся по домам на летние каникулы. И, может быть, вдалеке от колледжа он сможет по-другому оценить все, что с ним произошло.

«Время залечивает раны», – решил он, пока они приближались к армянскому острову Святого Лазаря.

Когда-то остров Святого Лазаря был лепрозорием[55], но в 1717 году Венецианская республика передала его Мануку ди Пьетро, армянскому монаху по прозвищу Мхитар, который и основал одноименный монашеский орден. Мхитар и его последователи бежали от преследования из Османской империи, и Светлейшая[56], ценя культуру и историю армянского народа, с которым она имела контакты еще со времен торговли в византийских землях, отдала заброшенный остров мхитаристам, чтобы они могли основать там новый монастырь ордена.

Монахи засучили рукава и с помощью состоятельных армянских благотворителей восстановили церковь и остатки старого монастыря. Сам остров был укреплен, и на нем был разбит роскошный сад с редкими растениями и цветами.

Старинную готическую церковь Святого Лазаря, посвященную покровителю прокаженных, перестроили и декорировали. Апсида[57] была скрыта под покровом, согласно требованиям армянской традиции. Алтарь, выдвинутый вперед, чтобы освободить место для хора, был выстроен заново с использованием ценных сортов мрамора, следуя указаниям самого Мхитара. Три высоких витража с изображением святого покровителя в центре, привезенные из Инсбрука, были установлены за алтарем и вызывали великолепную игру света в солнечный день.

В тот понедельник Пятидесятницы большое число верующих собралось в церкви на праздничную мессу. В церкви стоял сильный, почти приторный запах ладана. Возглавлял церемонию отец Самуэль, молодой, худощавый, с ежиком жестких волос на голове, с суровым видом византийского монарха. В широкой красной мантии из камчатной ткани, он торжественно декламировал: «О, Бог ветхого и нового союза, который явился в пламени огня на Святой горе и снизошел в Пятидесятницу, предай огню лишь гордыни наши».

Микаэль внимательно слушал, стараясь понять подлинный смысл этой молитвы, и, несмотря на то что литургия ему всегда нравилась, в этот день он странным образом чувствовал неловкость.

Священник сделал шаг вперед, на ногах у него были мягкие туфли, вышитые золотой ниткой и инкрустированные двумя красными самоцветами по центру.

– «Огонь пришел Я низвести на землю», – прогремел падре Самуэль. Его мантия колыхалась от каждого движения, и казалось, будто он сам охвачен пламенем. Микаэля гипнотизировал этот голос.

– «Огонь, – повторил священник, глядя ему прямо в глаза, – и как желал бы, чтобы он уже возгорелся».

От этой цитаты из Евангелия от Луки Микаэля бросило в жар. Слово «огонь» преследовало его. Он осмотрелся и встретился взглядом с отцом Элией, пресловутым преподавателем сексологии, а точнее, заклинателем злых духов, который смотрел на него суровым и враждебным взглядом.