Дети разлуки - [72]

– Тебе будет его не хватать? – пошутил над ним Герасим.

Габриэль обернулся. Он привык видеть вокруг себя изнуренных людей, но Герасим был не просто изнурен. Его голова походила на череп, обтянутый кожей. Он вспомнил, когда увидел его впервые в лагере: худого, потрепанного человека, беззубого, с больными деснами. Теперь у него был тот восковой цвет кожи, какой бывает обычно у людей, чьи дни сочтены.

– Мне будет не хватать тебя, – сказал он другу.

Герасим хмыкнул, собираясь было перевести все в шутку, но от начавшегося кашля слова застряли у него в горле.

– Знаешь, когда в последний раз кто-то сказал мне то же самое? – с усилием выговорил он.

Габриэль покачал головой.

– Моя мать. Мне было пять лет, и я уезжал на лето на дачу.

Конвоир издалека жестом показал, что время свидания уже вышло.

– Мне пора.

– Хорошо.

Герасим улыбнулся своей привычной улыбкой и протянул ему руку. Ту, у которой были скрюченные пальцы.

– Ты был настоящим товарищем в пути, – шепнул ему Габриэль, и, поскольку простое пожатие руки казалось ему недостаточным, он наклонился и обнял его с искренним чувством благодарности, которое испытывал к этому человеку.

18

Стоя рядом со шлюпкой, часовой всматривался в порт, который медленно растворялся в морском тумане. Дым от папиросы, которую он крепко сжимал в зубах, уносило ветром.

«Линка» только что покинула Магадан. Это было старое китобойное судно сравнительно небольшого водоизмещения, значительно меньшее, чем «Иван», обустроенное для перевозки пассажиров. Оно шло к рудникам на Крайнем Севере. Добраться до них можно было только морем, потому что те немногие дороги, что попадались в этом районе, были непроходимы. На судне заключенные уже не сидели просто в трюме, каждому из них было поручено какое-то дело, уборка и ремонт.

Габриэль заметил человека, когда драил палубу. Что-то в его позе показалось знакомым. Он взял ведро и подошел чуть поближе, чтобы лучше его разглядеть, а тот, услышав шум, резко обернулся.

Это был Лев.

– Не ожидал! – воскликнул он, посмеиваясь, и шутливо приподнял свой картуз в знак приветствия.

Габриэль пристально посмотрел ему в лицо. При дневном свете было видно, что он намного моложе, чем казалось раньше. Ярко выраженные черты: широкое лицо, высокие скулы, развитые надбровья – напоминали о его народе.

– Не здороваешься со мной? – съязвил Лев.

Габриэль продолжал драить шваброй палубу, но слегка кивнул головой.

– Посмотри на меня, это приказ! – наступал тот.

Юноша остановился и поднял глаза, опершись на ручку швабры.

Лев приблизился к нему. Он стоял прямо, выпятив грудь, подбоченившись одной рукой, другой поправив фуражку, и всем своим видом показывал Габриэлю, что тот должен подчиниться.

В бледном утреннем свете на его мизинце поблескивало обручальное кольцо червонного золота.

– С. С. 1935, – подчеркнул он, ухмыльнувшись и показывая кольцо. – Не переживай ты из-за той девчонки, она была просто потаскушка. – И он закончил фразу пошлым жестом, облизав кончиком языка верхнюю губу.

Габриэль почувствовал, как ярость закипает в нем. Кольцо матери, залог любви к бедной Нине, на мизинце этого подонка вызывало в нем чувство глубокого омерзения. Он едва сдерживался, чтобы не наброситься на Льва, не опрокинуть его наземь и не задушить своими руками. Наконец-то он нашел убийцу своей возлюбленной, и желание мести переполнило его. «Никаких глупостей», – сказал он себе, памятуя совет Герасима. Нужно действовать хитростью и поймать этого подлеца, когда он того не будет ждать. Поэтому Габриэль опустил голову и с бешено бьющимся сердцем вернулся к своему занятию, надраивая палубу под ехидным взглядом Льва.

Двадцать пятое мая 1953 года, день Святой Троицы, или Пятидесятницы, дирекция колледжа решила отметить экскурсией на остров Святого Лазаря. Этот праздник, напоминание о сошествии Святого Духа на апостолов, весьма почитался отцами-мхитаристами.

– Бакунин, почему такой мрачный? Поклянись, что не думаешь о ней! – воскликнул Азнавур, садясь рядом с Микаэлем на вапоретто[54].

Тот покачал головой.

– Врешь, – засмеялся друг.

– Я просто не выспался, – ответил юноша, соврав.

Он действительно думал о Франческе, думал о ней каждый день.

После того как девушка вернулась домой, Микаэля выпустили за отсутствием состава преступления. Бригадир сообщил ему, что Франческа целые сутки и еще ночь пряталась у Марины, подруги-студентки, которая жила одна. Затем, раскаявшись, а скорее устав прятаться, вернулась в родные пенаты.

– Никакого заявления на тебя, так что можешь идти, – сказали ему.

Тогда Микаэль взял Библию Волка, который ждал его за воротами казармы, и вместе с ним вернулся в колледж.

Монахи, как бы там ни было, проявили достаточно снисходительности к нему, может быть, пожалели мальчика, пережившего шок, а может, потому, что не хотели придавать огласке такое деликатное дело. Так что его матери не сообщили о происшествии, и когда Микаэль мельком упомянул об этом в своем письме, его изъяли, чтобы зачитать потом вслух перед всеми.

– Сначала попадает в переплет, а потом рассказывает об этом всему свету, – заявил директор, пока товарищи Микаэля посмеивались над ним.