Дети победителей - [93]

И Господь ответил. Боевики были в курсе того, что предпринималось командованием: накануне в радиоперехватах переговоров наши слышали: «Утром пойдет «ниточка» 30–40 человек с одной коробочкой».

А наше командование утверждало, что под Ведено только мелкие группы боевиков, остальные уничтожены, активная фаза операции завершена.

На самом деле всё было иначе. Бандформирование, базировавшееся в районе Джаней — Ведено, было больше батальона. Могло быть и три батальона, до двух тысяч человек, большинство из которых — наемники. Командовал бригадой тот же Хаттаб, что и в Первую Чеченскую. Они уходили от федеральных войск. И группами пришли к Ведено, с мыслью захватить старую столицу Чечни.

Неужели наше командование не знало о таком крупном бандформировании? Конечно знало! Уже фактически обозначенный нашей разведкой, противник сидел в заброшенном поселке как в «слепом пятне». А то, что с ВДВ сняли задачу контролировать дорогу, говорит не столько об оценке опасности командованием, сколько об отношении к опасности. Конечно, по дороге пойдут бойцы, а не смелые генералы.

Но зачем было такому крупному и опытному противнику планировать засаду на полтора взвода? С такими силами в Чечне решали задачи наступления, прорыва, или устраивая свою оборону как систему засад в удобной для того местности. Боевики и не планировали это нападение. Недаром колонна прошла Джаней — Ведено в полной тишине.

Весной 2000 года, 4 апреля, во вторник, хоронили 25 пермских милиционеров из той колонны, что была расстреляна в Чечне боевиками. Было хмурое небо, все таяло. День траура. Сотни людей провожали омоновцев — родители, дети, жены.

А недавно я видел Пашу по телевизору: он превратился в настоящее божество, оброс религиозным жирком, будто Будда, мне даже показалось, что зубы у него стали золотыми, а глаза — бриллиантовыми. Мне почудилось, будто он выглядит еще совершеннее и непобедимее. Там, в области безоблачного существования, там, наверное, он писает португальским портвейном, а ходит исключительно черным налом.

И я порадовался за человека…

Я выключил мотор и начал планировать, чтобы никто не слышал, как я ухожу вниз. Как я ухожу. Как.

Главное — не что, а как.

Я понял: Бог меня любит. И я верю в него — в своего Бога, мерцающего белой звездочкой в самом темном и самом дальнем углу моего сознания. Он заботливо оберегает меня от фактов и поступков, способных причинить необратимый вред, он стережет меня от друзей и врагов, тихо-тихонечко нашептывает мне слова на сакральном языке познания самого себя.

Более того, я заметил, что всякий, кто меня обманывал, вскоре наказывался так, будто срабатывала какая-то программная формула. Я знаю, что Бог меня терпит — за то, что я не жадный, не злобный, не завистливый. Я добрый, я не сильно мстительный человек.

«Запел, сучонок, — приветливо подумал я о себе, — Бог его любит… Лучше бы отдельную квартиру предоставил. Да, он предоставит — на веки вечные… Э-э-э, земляк, нет, лучше моя коммуналка».

Мы ехали с отцом по прямому вишерскому шоссе из Соликамска. Еще в те времена, когда дорога была гравийной — белой от полуденного солнца. Навстречу шли машины с севера. Не доезжая Чердынского отворота, там, где вдоль пути стоят высокие сосновые боры, мы увидели мотоцикл. Он двигался навстречу нам, потом остановился. Один из двоих мужиков начал поправлять бензиновую канистру, прикрепленную сзади. В это время появился зеленый «Москвич-412», который начал объезжать мотоцикл, стоявший у обочины, сзади.

Я видел, но что произошло, понял потом, из объяснений отца. Водитель машины не успел вырулить влево — и сшиб стоявшего у мотоцикла мужчину.

Я увидел легковушку с разбитым лобовым стеклом, медленно проехавшую мимо нас. Отец дал по тормозам и выскочил из кабины рефрижератора, я — за ним.

— Стой, сука! — заорал отец вслед удалявшейся машине. — Стой! Давай назад, сука!

Он соскочил с подножки и побежал к месту происшествия, я — за ним. Второй мотоциклист делал лежавшему на дороге товарищу искусственное дыхание. Лицо его было испуганно и напряжено.

Я обернулся и увидел, как «Москвич» медленно развернулся и покатил в нашу сторону, остановился. Из него появился высокий водитель — рука, которой он держался за дверцу, дрожала. С другой стороны выскочила женщина — со слезами и кровью на лице, она что-то говорила, причитала, плакала. Похоже, ее здорово посекло стеклом.

Я узнал мужика — у него косил один глаз, он работал билетером на стадионе. Отец и второй мотоциклист подняли пострадавшего и понесли к машине.

— Юра, открывай заднюю дверцу!

Они уложили мужика на сиденье.

— Быстро! — страшным голосом орал отец. — В больницу! Быстро, я сказал!

Водитель с женщиной сели в машину и медленно, очень медленно набирая скорость, двинулись в сторону города. На шоссе в этот момент никого не было.

— Стой здесь! — крикнул отец, вскочил в синюю кабину ЗИЛа и начал разворачиваться.

Я не мог понять, что он хочет сделать. И не понял — зачем, когда он это сделал — поставил машину поперек узкого шоссе.

Отец вышел из машины и закурил. Было светло и абсолютно тихо. Второй мотоциклист тоже закурил, присев на корточки.