Дети победителей - [91]
«Как можно не пить после сорока?» — удивлялся один мой знакомый. Возможно, сначала люди пьют от страха перед жизнью, а позднее — перед смертью. А Паша со страха и горя не пьет, только от радости, на банкетах победы, за столом, вместе с теми, кого завтра скопом продаст. Как бросил профессоров, врачей и студентов из «Нашего дела». Сразу после выборов.
Каждому человеку на этой земле даровано достаточно — кому способностей, кому таланта, а кому вообще гениальности. Но с невероятным упорством мы отказываемся от всего, что перепало свыше, выбирая себе злобу, зависть и жадность. А позднее, когда жизнь жестоко и жестко хватает нас за загривок и проводит мордой по неровному деревянному столу, мы начинаем бормотать сквозь разбитые зубы и губы, сквозь кровь: «А что, что я такого сделал? Я же ничего не сделал…» Правильно, ты ничего не сделал — из того, что надо было совершить. Ничего ты не сделал, кроме нескольких глупостей и мелких мерзостей. Это я о себе…
Конечно, можно носить костюмы от Валентино, часы «роллекс», иметь личный самолет ТУ-134 в Савинском аэропорту, читать и перечитывать «Войну и мир» Толстого, смотреть порнографические фильмы, можно абсолютно все, кроме одного — надеяться на то, что и дальше получится испытывать терпение соседей по бытию. Видно птицу по полету, говорят, а молодца по соплям. Сядет какая-нибудь сука голая за стол — и напишет «черного пиарщика», такого черного, что не отмоешься до конца срока.
И что потом делать? Убивать его, автора этого бурлеска? Избивать? Ни в коем случае! Срочно дать ему круглосуточную охрану Не дай Бог что случится, твоей политической карьере наступит тихая хана: убил, скажут, Алохин борзописца нашего, сначала кинул, а потом заказал. Да и как убивать, если ты «Войну и мир» столько раз перечитывал? Про небо Аустерлица помнишь, наверное… Или ни фига не помнишь — в виду наличия отсутствия?
Для кого живет народ?..
Из предложенной Дудаевым Конституции: «При вступлении в должность президент приносит клятву на Коране или Библии»…
Волк — борзс, помещенный на государственный флаг Ичкерии, по мнению вайнахов, единственное на свете существо, которому суждено пережить грядущее светопреставление…
Пресс-секретарь Масхадова: «В Чечне будут действовать только законы Аллаха и нормы шариата. Перейдя на нормы шариата, мы просто узаконили кровную месть», хотя кровная месть не узаконена ни в одном толке исламского правоведения, более того, Ислам однозначно и безусловно запрещает кровную месть.
«Независимая газета», ноябрь 1997 года.
Я медленно подходил к пятиэтажному кирпичному дому. На тротуаре возле подъезда сидела женщина — интеллигентная такая, поздоровалась со мной, потом попыталась одернуть юбку и срыгнула на снег…
Я зашел к себе, поужинал, почитал книжку, почистил зубы. Я расстелил на кровати простыню, на которой десятки девушек сидели на листьях лилий, распустив золотистые волосы и опустив ножки в воду. Ко мне подошел сынок, потоптался, осмотрел всю эту постельную живопись и сказал: «Папа, ты спишь с русалками!»
Да, блин, у меня большой пятиэтажный дом, во дворе я общаюсь с интеллигентными женщинами, а дома вообще сплю с русалками!
В сентябре мне рассказывали, Паша появился в одной из пермских церквей. Взял горсть свечей и обошел всех святых, вероятно, моля Бога о победе на губернаторских выборах. Он ставил свечи, в одиночестве стоял у икон, душой и мыслями обращаясь за помощью к Иисусу Христу Потом, в третий раз, пообещал священнику, что пришлет железо на церковную кровлю — и ушел.
Железо Паша не прислал. И за свечи, кстати, не заплатил — лохотронщик. Кинул самого Главного…
И Бог его наказал — губернаторские выборы Алохин позорно проиграл. Но тогда он еще не догадывался, что так начинается дорога в никуда, которую живописал норвежский художник Эдвард Мунк и русский писатель Александр Грин.
Конечно, помнится, как в детстве мы, со слезой в голосе, пели такую вот жестокую песенку: «Дочь капитана Джаней, вся извиваясь, как змей, с матросом Гарри без слов танцует танго цветов…» Жестокий мороз по коже. Как весенней ночью в Веденском районе Чечни, за месяц до боя Джаней — Ведено. Эх ты, забытая крошка Джаней… Безумное танго цветов в горах, где растут только бук и орех.
За месяц до того боя федеральные войска взяли город Шатой, что на реке Аргун, вдоль которой тянется Аргунское ущелье. То самое ущелье, в котором 16 апреля 1996 года была расстреляна тыловая колонна 245-го мотострелкового полка, двигавшаяся в Шатой из Ханкалы.
Сводный отряд пермского ОМОНа прибыл в Ведено 3 марта 2000 года. Да-да, через две тысячи лет после рождения Христа. Одна тысяча, вторая, третья…
Военная комендатура находилась в красном кирпичном замке — недостроенном доме Басаева, уроженца Ведено, старой столицы Чечни. 18 марта боевики отметили день рождения Басаева, а 26-го прошли выборы Президента России. При высокой активности чеченских избирателей. Политическая элита рапортовала об окончании второго этапа антитеррористической операции. Поскольку оставшихся боевиков держала за недобитков.
Поэтому 28 марта в Ведено приехали мэр Перми и генерал — глава региональной милиции. Они привезли письма, а также книги и велосипеды для чеченских детей.
В книгу известного пермского писателя Юрия Асланьяна «Последний побег» вошла его художественная хроника о службе в конвойных войсках на зоне особого режима в Сибири, представленная тремя повестями — «Сибирский верлибр», «По периметру особого режима» и «Последний побег». Завершает книгу авантюрная проза «День рождения мастера», в которой рассказывается о приключениях группы молодых людей-нонконформистов в середине 80-х годов. Противостояние личности и государственной «машины», необходимость сохранения человеческого достоинства в любой ситуации — вот основная идея, пафос прозаических произведений автора.
Острая и современная проза Юрия Асланьяна — это летопись вишерской земли и памятник ее героям. Автор предлагает читателю детективный сюжет, но в результате расследования на первый план выходят вечные темы — судьба, предназначение, поэзия, верность себе и своему делу, человечность… Под взглядом одинокого Бога все происходящее на дальней северной территории имеет смысл и ничто не проходит напрасно.
Кира живет одна, в небольшом южном городе, и спокойная жизнь, в которой — регулярные звонки взрослой дочери, забота о двух котах, и главное — неспешные ежедневные одинокие прогулки, совершенно ее устраивает. Но именно плавное течение новой жизни, с ее неторопливой свободой, которая позволяет Кире пристальнее вглядываться в окружающее, замечая все больше мелких подробностей, вдруг начинает менять все вокруг, возвращая и материализуя давным-давно забытое прошлое. Вернее, один его ужасный период, страшные вещи, что случились с маленькой Кирой в ее шестнадцать лет.
Книга первая. Посвящается Александру Ставашу с моей горячей благодарностью Роман «Дискотека» это не просто повествование о девичьих влюбленностях, танцульках, отношениях с ровесниками и поколением родителей. Это попытка увидеть и рассказать о ключевом для становления человека моменте, который пришелся на интересное время: самый конец эпохи застоя, когда в глухой и слепой для осмысливания стране появилась вдруг форточка, и она была открыта. Дискотека того доперестроечного времени, когда все только начиналось, когда диджеи крутили зарубежную музыку, какую умудрялись достать, от социальной политической до развеселых ритмов диско-данса.
Книга вторая. Роман «Дискотека» это не просто повествование о девичьих влюбленностях, танцульках, отношениях с ровесниками и поколением родителей. Это попытка увидеть и рассказать о ключевом для становления человека моменте, который пришелся на интересное время: самый конец эпохи застоя, когда в глухой и слепой для осмысливания стране появилась вдруг форточка, и она была открыта. Дискотека того доперестроечного времени, когда все только начиналось, когда диджеи крутили зарубежную музыку, какую умудрялись достать, от социальной политической до развеселых ритмов диско-данса.
В книгу детского писателя А. С. Зеленина включены как уже известные, выдержавшие несколько изданий («Мамкин Василёк», «Про войну», «Пять лепестков» и др.), так и ранее не издававшиеся произведения («Шёл мальчишка на войну», «Кладбище для Пашки» и др.), объединённые темой Великой Отечественной войны. В основу произведений автором взяты воспоминания очевидцев тех военных лет: свидетельства ветеранов, прошедших через горнило сражений, тружеников тыла и представителей поколения, чьё детство захватило военное лихолетье.
С годами люди переосмысливают то, что прежде казалось незыблемым. Дар этот оказывается во благо и приносит новым поколениям мудрые уроки, наверное, при одном обязательном условии: если человеком в полной мере осознаётся судьба ранее живших поколений, их самоотверженный труд, ратное самопожертвование и безмерная любовь к тем, кто идет следом… Через сложное, порой мучительное постижение уроков определяется цена своей и чужой жизни, постигается глубинная мера личной и гражданской свободы. В сборник «Звонница» вошли повести и рассказы о многострадальных и светлых страницах великой истории нашего Отечества.
Имя Максима Дуленцова относится к ряду ярких и, безусловно, оригинальных явлений в современной пермской литературе. Становление писателя происходит стремительно, отсюда и заметное нежелание автора ограничиться идейно-художественными рамками выбранного жанра. Предлагаемое читателю произведение — роман «Диамат» — определяется литературным сознанием как «авантюрно-мистический», и это действительно увлекательное повествование, которое следует за подчас резко ускоряющимся и удивительным сюжетом. Но многое определяет в романе и философская составляющая, она стоит за персонажами, подспудно сообщает им душевную боль, метания, заставляет действовать.
В книгу вошли три документальные повести и две статьи, посвященные трагической судьбе и гибели великих национальных поэтов России. В документальной повести «Сердечная и огнестрельная раны Пушкина» рассказывается о последних месяцах жизни Александра Сергеевича, тяжелой преддуэльной ситуации, которая сложилась в январе 1837 года, о коллективной травле поэта голландским посланником Геккерном и «золотой» молодежью Петербурга. Скрупулезно раскрыты условия и ход дуэли между А. С. Пушкиным и Ж. Дантесом, характер ранения поэта, история его последней болезни.