Дети немилости - [15]

Зала предназначалась для званых обедов и танцев, но сколько Лонси помнил себя, в ней ни разу не обедали и не танцевали. Утро выходного мать и отец ещё могли провести в безделье, но потом их словно магнитом, чьей-то неумолимой волей начинало тянуть в большую залу, к двум кульманам, поставленным друг против друга. Сначала они просто проходили мимо, потом заглядывали в незаконченные чертежи — и вот уже сидят, разделённые парой досок, парой листов ватмана, и во взглядах четы Кеви такая тихая безмятежная нежность, что впору решить — они смотрят сквозь доски. Мать кажется строже, лицо у неё сухое, быстры её длиннопалые, суставчатые подвижные кисти. Отец выглядит мягким и кротким, у него мягкая каштановая борода, движения тоже плавные и мягкие. Если подойти и сказать что-нибудь, подёргать за брючину, он не услышит и не почувствует; если очень терпеливо настаивать, вытащит из кармана горсть монет и сунет в руку, не считая. Если пристать к матери, та погладит по голове и что-нибудь ласково скажет…

Оба они крупные маги, ведущие специалисты в своих отраслях. На их досках — схемы сложных заклятий, которые составляются несколько суток кряду. Авилер Кеви делает движущие элементы для частных паровиков. Он известен по всему королевству, его работа высоко ценится. Тевилия Кеви, урождённая Антор — маг-хирург. Через день или два схема, медленно, как цветок, растущая из-под её рейсшины, исцелит кому-то врождённый порок сердца или вырастит новый кишечник.

Схемы эти часто снились мальчику — его сны были чёрно-белыми, сделанными из шершавой плотной бумаги и тончайших, изысканно-бледных линий карандаша.

Лонси учился хорошо, даже отлично; гордиться им родители могли не так часто, как хотели, но в школьные времена стыдиться за сына им не приходилось ни разу. До сих пор жив в памяти сладкий ужас, тоже связанный с большой залой и родительскими чертёжными досками, но уже времён поступления в университет. Трудно было предположить, что те месяцы запомнятся как лучшие в жизни… Сходя с ума от волнения, Лонси готовил экзаменационную работу. По глупости и из тщеславия он выбрал самый сложный проект из предложенных абитуриентам и к концу недельной подготовки понял, что реализация его займёт не меньше двадцати часов. Достойно представить комиссии схему после двадцатичасового непрерывного труда он не сможет, а значит…

Страх провалиться на экзамене был сильнее любого другого страха. Вечером Лонсирем подошёл к матери и попросил разрешения поработать за её доской.

Два дня по десять часов работы: прекраснейшая из прожитых радостей. Трепетная гордость в глазах матери, добрая печаль отца, обиженного тем, что сын потянулся не к его месту. Они ходили по дому тихо как мышки и старались — мастера из мастеров — даже скользом не заглядывать в схему, которую творил сын: учёный и равный.

Лонси поступил с лучшим результатом на курсе. Позже он понял, что родители, не умевшие любить ребёнка, очень долго и терпеливо ждали, когда же можно станет уважать взрослого, а дождавшись, сделались счастливы.

Но магия недобра.

Сила мага не возрастает вместе с его искусством.

Лонси был лучшим до третьего года, когда закончилось большинство теоретических предметов и главенствующее положение заняла практика. Ещё долго он втихомолку считал себя лучшим и первым, таковым уже не являясь: слишком страшно было признать настоящее положение вещей. Но без конца так продолжаться не могло; перелом случился в конце третьего года, когда сдавался последний теоретический предмет, самый сложный — теория трансуровневого взаимодействия.

Вплоть до низших уровней Пятой все магии изучены от и до, создать принципиально новые схемы внутри одной магии практически невозможно. Большинству никогда и не потребуются заклинания сверх тех, что есть в справочниках, но высшее образование обязывает. Каждый маг должен знать и уметь — даже если не может.

Новые схемы создаются на стыке двух и более магий. Лонси был в выгодном положении: медицинская магия располагается в сплетении Второй и Третьей, и хотя мать никогда не стала бы ему помогать, Лонси вполне мог рассчитывать на её консультации.

…Он стоял в коридоре, прислонившись к стене, и в сотый раз перечитывал конспект, ничего вокруг не видя и не слыша. Лонси умел сосредотачиваться, к тому же душа его была спокойна: по теортрансу он уверенно намеревался получить высший балл.

В конце коридора показался Оджер Мерау.

Оджер был омерзительно жирный и какой-то грязный. Лонси, сын медика, полагал, что у Мерау проблемы с обменом веществ: тот вёл весьма активный образ жизни, обладал большой физической силой, но всё равно выглядел дряблым. К тому же Оджер всё время сильно потел. Ему определённо стоило бы обратиться к врачу.

Впрочем, Мерау ничто не волновало. День был летний, жаркий, и по коридору университета, демонстрируя глубочайшее презрение к древним стенам, Оджер шагал, распахнув мантию на груди. Рубашки под ней не было, круглый мягкий живот гнусно подрагивал над ремнём.

Мерау пропустил две трети семестра. Поговаривали, что в конце зимы он нанялся боевым магом в караван и пересёк с купцами горы, направляясь в Уарру: там Мерау изучал заклинания, запрещённые в Аллендоре. Слухи Лонси волновали мало; он только знал, что к экзамену Мерау не готов. Оджер был необыкновенно наглым и мерзким типом, и провала его Лонси ждал с удовольствием.