Дети лихолетья - [6]

— Я бы… я бы, — хмуро проговорил Шурка. И смолк. Затем разочарованно Вовке: — Ты вот остался, а они уехали.

Младший брат помолчал, вылез из стола, уверенно заявил:

— Ничего. И мы поедем. Я начну вещи собирать.

Он выдвинул из-под койки небольшой фанерный ящичек. В нем ребята хранили гильзы, были здесь и кусочки небьющегося самолетного стекла, медная проволока, шурупы, гвоздики. Сверху лежали самодельные тетради, несколько учебников.

Вовка смотрел на этот скарб, задумался.

— Ну, что ж ты вещи не собираешь? — засмеялся Шурка.

Расхохотался и Вовка. Из-за громкого смеха они не слышали, как вошла мама.

Она с ласковой улыбкой наблюдала за весельем детей. Затем спросила:

— Вы чего хохочете?

Братья мигом обернулись и с радостными выкриками: «Мама! Мама пришла!» — бросились к ней.

— Так над чем вы смеетесь? Расскажите мне, — попросила она, целуя детей.

— Знаешь, мам, — ответил Шурик, — Вовка хотел уложить свои вещи. Ящик раскрыл, а класть нечего. Вот мы и смеемся. Он уже хотел ложки и чашки уложить туда.

— Вот как? Чашки с ложками, сынок, нам еще вечером понадобятся. А после ужина можешь их укладывать. Завтра мы едем в Сталинград, — радостно улыбаясь, объявила она сыновьям.

— Ур-ра! Ур-ра! — закричали те. — Домой! Домой!

— Тише, тише, дети, — просила она, закрывая ладонями уши.

— А Зюзины сегодня уехали, — сообщил Вовка. — Мишка прибегал, воображал тут! У них отец в Сталинграде будет работать. Он за ними и машину прислал.

— Вот как?! — удивленно сказала мама, снимая ватник. — И наш папка тоже будет работать в Сталинграде. Он сегодня записку прислал с одним товарищем. Завтра мы поедем на военной машине.

— Что я тебе говорил, Шуренок?! — воскликнул Вовка. — Сказал: «Поедем» — вот и поедем. Папу скоро увидим. Увидим! Увидим! — запрыгал он по комнате.

Шурка и мама счастливо улыбались.

Волга

К Волге машина подъехала ночью. Вовка, сидевший вместе с Евгенией Михайловной в кабине, к этому времени уснул. Шурка не спал. Он сидел в кузове с группой красноармейцев, возвращавшихся из госпиталя. Именно по этой дороге летом сорок второго шли Игнатьевы из Сталинграда. Тогда было жарко, а нынче сыро и холодно.

Когда наступила ночь и вся степь погрузилась в темноту, Шурка спрятал лицо в воротник ватника и то прислушивался к разговорам красноармейцев, то думал о предстоящей встрече с отцом. Неожиданно машина остановилась.

— Опять, что ль, лужа? — спросил один из бойцов.

— Нет, браток, — сказал, выходя из кабины, шофер. — Это Волга.

Шурка вскочил, повернул лицо к реке. Машина стояла метрах в ста от берега, и в темноте он ничего не видел кроме парома, да и то потому, что на борту слабенько горел огонек фонаря «летучая мышь». Шурка выпрыгнул из кузова, подошел к кабине. Мама сидела, привалившись к спинке сиденья. Вовка спал, положив голову ей на колени.

— Мы уже приехали, мам, — шепотом сказал Шурка. — Только очень темно. Я пойду к парому.

С Волги в лицо дул холодный с сыростью ветерок, слышался плеск волн. Кто-то сказал в темноте:

— Так привыкли к светомаскировке, что до сих пор огонь не зажигаем.

— Ничего, не заблудишься, — ответил другой голос. — Без света оно спокойнее.

По смутно белеющему деревянному настилу Шурка прошел на паром, остановился у противоположного к берегу борта. Как он ни всматривался в густую темноту, так ничего и не увидел. А хотелось увидеть родной Сталинград. Вскоре началась погрузка. На паром с включенными подфарниками въехало несколько машин, в том числе ЗИС-5, на котором приехали Игнатьевы. Потом, гремя колесами, въезжали телеги. Затарахтел буксирный катер, паром дернулся и стал плавно отходить от берега. Шурка пошел к своей машине.

Евгения Михайловна сидела на подножке, куталась в платок — зябко.

— Мам, мы где сейчас? — донесся сонный голос Вовки из кабины.

— Плывем по Волге уже, соня, — ответил Шурка.

— Ну да, не обманывай, — Вовка высунул голову из кабины. — И правда плывем! Но ничего ж не видно.

— Скоро увидишь, мальчик, — грустно откликнулся кто-то в темноте. — Не на что смотреть-то теперь…

Когда паром причалил, ребята все равно ничего не увидели. Их город был погружен в полную темноту.

Сережка

Вовка спал бы, наверное, еще долго, если бы его не разбудил солнечный луч. Яркий и горячий, он заиграл на его лице. Приоткрыв глаза, ослепленный, быстро вскочил с кровати, с удивлением огляделся.

«Где я?» — спрашивал он себя, рассматривая большую полупустую комнату, где стояли две койки, стол, накрытый газетами, и три табуретки.

На койке, стоявшей у противоположной стены, лежал мамин ватник.

— Мама! — громко позвал Вовка.

Открылась дверь, и она вошла, улыбаясь, спросила:

— Выспался, мой малыш? Ты так крепко уснул, когда мы ехали от пристани сюда.

Вовка вспомнил, что на пристани их встретил шофер, передал привет от папы и сказал, что тот освободится, наверное, к утру. Затем они сели в «газик» с брезентовой крышей и поехали в Бекетовку.

— А Шуренок где?

— Он давно встал и пошел в магазин за хлебом, — ответила мама.

Вовка оделся, прошел через крохотную кухню в коридор, по ступенькам спустился во двор. Двор был небольшой, с несколькими деревьями. Стоял там и ветхий сарайчик. Вовка удержался от соблазна сейчас же обследовать его и, открыв калитку, оказался на улице.