Дети Гамельна. Зимний виноградник - [92]

— Да? — скривился наемник. — Всегда знал, что чехи — банда симулянтов и обманщиков. Все равно, монах, это не меняет дела.

Густав все-таки сумел сесть прямо, используя в качестве подпорки собственный меч.

— Как бы то ни было, но любой, кто верует в Господа, не должен оставаться в стороне.

Байцер подозрительно пригляделся к опухшей с перепоя роже ландскнехта.

— Тебя ночью, случайно, не подменили? Хоть и староват ты для народца с холмов, что ворует детей.

— Чего?

— Того, что не ожидал такого от типуса, подобного вам, о милейший доппельзольднер. К тому же, какое твое дело до местных, если они не католики?

— А что в таком случае тут делает иезуит, а? Или он, скрываясь во тьме ночной, тайно вводит заблудших протестантов в лоно истинной Церкви? — уверенно парировал Густав.

За внешним благодушием и балагурством Марьяна скрывались напряжение и надежда. Вольфрам отвечал в том же тоне, опасаясь спугнуть крепнувшую решимость.

— О, Мадонна, — воздел руки Марьян. — Я забываю, что общаюсь с так и не взошедшей звездой адвокатуры.

— А тебя что ведет этой дорогой? — неожиданно и прямо спросил Густав.

Пражанин стиснул зубы, склонил голову, но не покаянно, а будто скрывая яростный блеск в глазах.

— Ну, так что, монах, скажешь правду или так и будешь молчать? — ехидно вопросил солдат.

Иезуит помрачнел еще больше.

— Что тут говорить, — ответил он после паузы. — Курия не знает, что Господь направил стопы мои в сторону сию. Личное, — подвел итог монах.

— Понятно… — протянул Вольфрам. — Бывшая семья?

— Страговский монастырь. Почти весь…

— Так ты из Премонстратов? — удивился наемник. — «Адлик, как ангел красивый, в грязь упал» и все такое? А как же Иисус Сладчайший? — Густав вдруг хлопнул себя по лбу и продолжил. — Все, я понял! Когда все твои перемерли, то ты решил отплатить той же монетой? А наследники Лойолы решили не отказываться от очередного пса, снедаемого жаждой мести?

— Господь дает много путей.

— Ясно все с тобой, не хочешь — не говори.

— Так будет лучше для всех, — смиренно согласился монах. — Ибо многие знания порождают скорби. А ты поэт, милейший ландскнехт, — неожиданно закончил Байцер.

— Я вроде предупреждал, что тот еще еж?

Толстый Рольф управлял «Хромым Оленем» верных два десятка лет и еще сколько-то там — он давно сбился со счета. В жизни повидал немало, да и сам ей показал кое-что. И посетителей видел самых разнообразных. Тракт на Штутгарт не то, чтобы прямо за окнами, но и не так уж далеко, жизнь и заботы всяких сюда заводит. Но таких, как эти, — еще не было. И прояви, Боже милосердный, милость свою, не направляй стопы подобных им… Рольф с детства ненавидел загадки.

Ландскнехт, внимающий монаху… Притом, ландскнехт в возрасте, при деньгах, коне и прочей снасти — значит, опытный, повидал разные виды. Правду ведь говорят: из первого похода наемник возвращается в лохмотьях, голодный и босой, из второго — при платье и оружии, а из третьего — верхом, разодетый, как благородный, с мешком добычи и полной мошной. Но руки и ноги при нем, даже глаза на месте и морда без шрамов. Значит, везунчик, каких мало, или с нечистой силой знается…

Еще понятно было, если бы калека. Самое время о душе подумать и спасении. У наемника много грехов, в ад потянут мигом, не хуже пушечного ядра. А вот отрубленная конечность — отличный повод свести дружбу с монахом. Может, и подскажет чего. Например, молитвы почитать. Или там написать чего душеспасительное. Рольф намедни читал о похождениях некого дона Кихота. Так там автору то ли руку, то ли ногу отрубили агаряне нечестивые. Он и подался в писатели, пером по бумаге возить.

Хотя этому-то, точно, подобное не грозит, вон железяку какую под бок примостил. Да и рожа такая, что ни одна приличная тюрьма не возьмет. Проще повесить сразу. А монах — молодец. Даже такую душу заблудшую спасти пытается, вон, как руками размахивает, наверное, размер кольев адских показывает… Как раз вовремя. Намедни-то, семь душ встретил Петр у Ворот…

— Вот так вот, — сказал Байцер и замолк.

— Дела… — поддержал грусть монаха Густав. — А посему, предлагаю выпить вина. Или пива. Выпить, короче говоря. А то от мудрствований голова треснет скоро.

— И это будет самым лучшим выходом… — остекленевшие глаза Байцера выдавали его состояние на раз.

Ландскнехт уже видел подобное у новобранцев. Даже самые смелые, бывало, впадали в ступор перед делом, не бежали, но и пользы от них было мало. Такова природа человеческая — сколько бы решимости в душе не набралось, а встать лицом к лицу со смертью все равно страшно. Очень страшно.

— Самым лучшим выходом будет, если я тебе смахну сейчас тупую и трусливую башку, как Шварцвольфу! — рассвирепел Вольфрам. — Выходы есть всегда!

— Даже если тебя съели? — грустно ответил монах.

— Тогда тоже есть. Правда, всего один. Короче, слушай сюда…

Дня хватило, чтобы похмелиться, снова немного выпить и окончательно протрезветь. И придумать план. Хотя «план» — громко сказано. Прятаться от подобной нежити смысла нет — все равно заметит. Это не упырь какой, которого можно подстеречь в засаде и воткнуть ему кол в жо… куда-нибудь. Пугать — так же, все равно станет делать то, что намеревалась, с пути не собьешь. Оставалось ждать, надеясь, что помогут храбрость в сердце и доброе железо в руках. Ну и молитва, конечно. Хотя, сказать по совести, в силу последнего ингредиента Густав не сильно верил. Слово всегда пасовало перед сталью.