Я стою у окна и жду, когда появится в воротах высокая фигура отца. Уже давно пора бы… А может быть, опять случилось что-нибудь в институте?
Отца все нет и нет.
Сегодня в школе на перемене ко мне подошел молчаливый Витёк и, отводя глаза, точно смущаясь, сказал:
- Слушай, ты бы спросил своего отца, - говорят, новое средство против рака изобрели, может, он знает…
Я знал, что такого средства нет и что отец ничем не сможет помочь, но все-таки кивнул, мол, спрошу. Я вдруг вспомнил, как в тот раз, когда притащил во двор старый журнал с анкетой, Витёк сказал: «Самое страшное - это когда человек болен и знает, что умрет». И никому из нас и в голову не пришло: а может быть, в семье у
Витька и правда кто-то болен. Нас никогда не интересовало, что делается у него дома, - молчит парень и молчит… До чего же все-таки мы были безразличны друг к другу..,
На улице снова потеплело, и асфальт во дворе опять стал черным. Посреди двора, возле детской площадки, за дощатым столом доминошники в пальто с поднятыми воротниками забивают козла. Торопливой подпрыгивающей походкой проходит через двор отец Сереги.
- Зи-и-ина! Домой! Зи-и-на! Кому я сказала! - кричит через форточку какая-то женщина.,,
А моего отца все нет и нет.
Для человека, когда он чувствует себя виноватым, когда ему не по себе, я не представляю наказания хуже, чем необходимость ждать. Если бы я мог исправить все вот сейчас, сию же минуту, если бы я мог доказать, я бы не знаю, что сделал ради этого!
Я ведь знаю, я чувствую, что нам еще придется столкнуться с Вадиком, наверняка придется… И уж тогда я не промолчу, я не стану посмеиваться и подлаживаться под него, я скажу все - и еще посмотрим, на чьей стороне будут ребята! Еще посмотрим!
Только бы поскорее наступил этот момент, только бы поскорее… Я чувствую себя сейчас словно боксер, который уже приготовился выйти на ринг, а его все не вызывают и не вызывают. Кажется, еще никогда в жизни я так не торопил время…
Когда в тишине квартиры раздался звонок, я даже не сразу сообразил, что это телефон, и сначала кинулся к двери. Потом торопливо схватил телефонную трубку:
- Алло! Алло! Я слушаю!
В трубке что-то шумело и потрескивало, слышалась какая-то отдаленная музыка, и сквозь этот шум пробивался голос отца:
- Коля, ты? Хорошо, что ты дома. У меня к тебе просьба. Ты меня слышишь?
- Слышу, папа, слышу!
- На моем столе справа должна лежать толстая зеленая тетрадь. Возьми ее и, пожалуйста, срочно привези сюда, в институт. Справа на столе. Понял?
- Понял! - закричал я в трубку, - Все понял!
В институте было тихо и пустынно, как в школе вечером, после занятий. Я даже не решился, побоялся нарушить эту тишину и осторожно, почти на цыпочках, прошел мимо вахтерши, поднялся по лестнице.
На пятом этаже, где работал отец, тоже было безлюдно и тихо - темные узкие коридоры, наглухо закрытые двери лабораторий. Только изредка в тишине что-то журчало и щелкало - таинственно и жутко, словно огромное, погруженное в темноту здание продолжало жить своей собственной жизнью, независимой от людей.
- Папа, что это? - спросил я.
- А-а… Щелкает? Это включаются холодильные установки. А журчит вода в аквариуме.
Отец, в белом халате похожий на врача, сидел перед осциллографом и внимательно смотрел на маленький экран. На экране билась, пульсировала, то сжимаясь, то растягиваясь, зеленая линия…
- Принес? Ну, хорошо. Давай сюда.
Он начал листать тетрадь, отыскивая нужную страницу, а я бродил по лаборатории и рассматривал приборы. На стенке шкафа, на гвоздике, висели белые халаты. Я надел один из них, самый маленький, и сразу стал похож на ученого, ну, если не на ученого, то, по крайней мере, на лаборанта…
- Пап, посмотри, правда, хорошо?
Хорошо, хорошо… - отозвался отец, не оборачиваясь.
От халата слабо пахло знакомыми духами.
- Пап, - неожиданно спросил я. - А Галина Аркадьевна замужем?
- Нет. А что это тебя вдруг заинтересовало?
- Просто так…
- Ах, просто так… А я уж думал, ты посвататься хочешь.
И я сразу вспомнил: «Вы всегда шутите, - сказала Галина Аркадьевна, - почему вы всегда шутите?!»
- Пап, а ты можешь сделать какое-нибудь открытие?
- Если ты мне не будешь мешать, то смогу…
- Нет, правда, у вас в институте кто-нибудь уже делал открытия?
Наверно, я действительно мешал ему своими вопросами, он отвечал, по-прежнему не оборачиваясь, продолжая что-то выписывать и подчеркивать в своей тетради, но я никак не мог остановиться. У меня сейчас было такое состояние, какое бывает только во время болезни, когда после нескольких дней жара и головной боли в одно прекрасное утро вдруг вынимаешь градусник и видишь, что температура спала, и чувствуешь во всем теле легкость, и сразу вдруг хочется говорить, говорить, говорить…
- Папа, - спросил я. - А как с теми опытами?
Почему-то я сейчас был уверен, что все должно было
кончиться хорошо, во всяком случае, мне очень хотелось, чтобы все кончилось хорошо, я просто не верил, что может быть иначе.
- С опытами? - переспросил отец и обернулся. И по его лицу я сразу понял, что ничего не изменилось, что все - по-прежнему.
- Плохо, - сказал он. - Теория Колесова не подтвердилась.
