Дети Бронштейна - [51]

Марта взяла мою руку, положила себе на плечо, а кисть зажала горячей подмышкой, это ощущение я помню и поныне. До того было хорошо, что мне стоило бы огромного усилия открыть глаза. Марта зашептала мне на ухо, что представляет себе, какой мрак для меня все это кино, но ведь она только ради заработка, и как не понять студентку, вечно нуждающуюся в деньгах.

Я шепнул в ответ, мол, извиняться незачем, кто ее поймет, как не я, совершая путешествие за ее счет.

— Только псих не ухватится за возможность разбогатеть таким простым путем, — нашептывал я.

Пока мы едем в лес, чтобы обниматься в тишине и покое, нельзя сказать Марте правду, а именно: мне огорчительно, когда на еврейском происхождении или еврейской внешности делают деньги. И без того я скрыл от нее слишком много, не надо сейчас преувеличивать свою любовь к истине. «Узнает, в свое время узнает, — думал я, — а сейчас не надо ничего портить».

По смене теней и света я догадался, что жилые дома остались позади. Спросил у Марты, едем ли мы через лес, она подтвердила, нисколько не удивившись. Прижалась ко мне, покусывала мочку уха, а я, с одной стороны, мечтал поскорее добраться до места, с другой — ехать и ехать так всю жизнь. В какой-то миг шофер воскликнул: «Ну, ну!» — но мы как раз мирно сидели рядышком.

За поворотом, когда я оказался на солнце, Марта спросила, из-за чего мы с отцом в ссоре. Я чуть глаза не открыл. И, разыграв удивление, принялся доказывать, что отношения у нас с отцом не хуже и не лучше обычных, однако Марта не успокоилась. Рассказала про такой случай: утром она позвонила к нам домой и попала на отца, тот сообщил, что меня нет дома, а на ее вопрос, когда я вернусь, отрезал: не знает и знать не желает.

Марта не в обиде на отцовскую резкость, хотя и не понимает, чем могла ее вызвать, но пусть и я ей не втираю, будто все нормально. Не поверит все равно, хотя ни разу не ловила меня на лжи.

Вот тут-то бы и взглянуть ей в глаза. Что за намеки? Невозможно посвятить Марту в мою тайну только оттого, что она почуяла неладное и начала допытываться; признайся я теперь, когда так долго молчал, это стало бы скорее свидетельством неполного доверия, а не знаком любви.

Поэтому я наплел ей про хозяйственные деньги, лихо сочиняя подробности на ходу. Пытаясь оправдать отцовское негодование, я рассказал, будто залез к нему в кошелек за деньгами хотя бы на хлеб и масло. Я ведь и вправду обдумывал возможность подобного воровства, но отказался от исполнения замысла, именно опасаясь его реакции, которую теперь описал, будто так все и случилось.

Марта обошлась без упреков, сказала только, что я запросто мог взять у нее в долг, а я ответил, мол, только этого не хватало, и на этом тема была закрыта. Я спросил, далеко ли еще. Вместо Марты ответил шофер, хотя свой вопрос я задал совсем тихонько: остался один-единственный поворот.

Такси остановилось, и Марта зашептала мне в ухо, чтоб я не вздумал открыть глаза именно сейчас. Я повиновался, а потому никогда так и не узнал, какую сумму показывал счетчик. Пока Марта расплачивалась, я вылез из машины и встал, ожидая новых указаний.

Машина укатила прочь, проехав между нами, Марта подошла, взяла меня под руку и повела, как слепого. Кисть руки, которая так долго грелась у нее под мышкой, теперь мерзла. Пахло хвоей, держать глаза закрытыми была чистая мука, а Марта хихикала, словно готовила большой сюрприз. Сначала я чувствовал под ногами утоптанную землю, потом какое-то твердое покрытие, и тут мы остановились. Она подтолкнула меня еще чуточку вперед со словами:

— Ну, вот!

Открыв глаза, я увидел озеро. Мы стояли на лодочном причале, Марта позади меня. Она так близко подвела меня к краю, что мыски моих ботинок зависли над пустотой. Я взмахнул руками от страха упасть, хватило бы и мизинчика Марты, чтобы я свалился в воду. Обнявшись, мы хохотали над этой шуткой века. А я особенно радовался, ведь мое слабое подозрение, что она все-таки завезет меня на дачу, не оправдалось.

Из тростника, которым сплошь зарос берег, выступали на большом расстоянии друг от друга заброшенные деревянные мостки. Лишь где-то вдалеке виднелись три-четыре парусника, они медленно двигались по воде, даже направления не угадаешь.

— Но самое прекрасное тебе еще не известно, — сказала Марта.

Протянула мне руку, сжатую в кулак, я разжал пальчик за пальчиком, а на ладошке у нее незнакомый ключ. Судя по выражению ее лица, мне следовало сейчас закричать от восторга, но по какому поводу? Ключ такой, как для навесного замка.

Горделиво велела она мне из всех судов у причала выбрать великолепнейшее. Я не торопился с выбором, но в итоге все равно не угадал.

У своего дяди, зубного врача, она выпросила разрешение покататься на его лодке. Успокоила дядю, заверив, что у ее друга большой опыт управления моторными лодками, хотя это не полностью соответствовало действительности, ибо я по сию пору в моторке никогда даже не сидел. Марта полагала, что опасаться нам нечего, она не раз каталась на лодке с дядей и умеет с ней обращаться. Надо только отойти подальше от берега, тут мы с нею были едины во мнении.