Дети богини Кали - [2]

– Да ты вообще откуда такой?.. – процедила Онки сквозь зубы, не скрывая лёгкого раздражения, вызванного тем, что временно она не ощущала себя полновластной хозяйкой положения.

– Я из первого класса, – ответил малыш деловито.

– Молодец, – изрекла Онки покровительственно и чуть насмешливо; так она всегда обращалась к тем, кто, с её точки зрения, находился существенно ниже по иерархии, – а я из трёхзвёздочного седьмого, обучаемого по специальной усложненной программе!

– Да знаю я, знаю… Онки Сакайо – великая и ужасная… – мальчик проговорил это с маленькой хитрой усмешкой, комично растягивая гласные, так, как будто он находил весьма забавным факт, что это имя зловещей тенью нависало над всей начальной школой.

Желание хвастаться дальше перед такой невосприимчивой аудиторией сразу отпало. Онки почувствовала себя безоружной и рассердилась.

– Ну а ты кто такой? – спросила она нарочито грубо.

– Меня зовут Саймон Сайгон. Запомни, пожалуйста, – в противоположность ей вежливо ответил малыш, не спуская с неё красивых серьёзных глаз.

– Вот ещё! – фыркнула Онки, – может, записать? Или у тебя визитки имеются? – она наигранно усмехнулась, всем своим видом выражая нетерпимость к заявленной важности его персоны.

– Зачем же так… – мальчуган испустил вздох, полный искреннего сожаления, – я с тобой, может, подружиться хотел… Наши девчонки из первого только про тебя и говорят, «хочу быть похожей на Сакайо из седьмого», «вы видели как Сакайо играет в футбол», «она такие прикольные страшилки сочиняет, вот бы тоже научиться…»

Онки стало стыдно. Действительно, и зачем нужно было язвить этому мальчику со странно мудрыми глазами? Он ведь ничего ей не сделал, и даже не разозлился, и не пожаловался наставникам на то, что она об него споткнулась. Но чем сильнее жгло Онки раскаяние, тем сильнее в ней закипало уязвленное болезненное самолюбие.

– Мою дружбу заслужить надо, – отрезала она, отворачиваясь.

– Мою тоже, – сказал Саймон ей в спину, – и теперь я вижу, что ты совсем не настоящая супергероиня, а просто-напросто чокнутая зазнайка… Я, кажется, разочарован.

Трудно было придумать более обидное для Онки высказывание. Девчонку чуть ли не трясло от гнева, и первое, что пришло в её взъерошенную золотую голову – прописать забывшемуся первоклашке хорошего тумака… Но мимо как раз проходил один из наставников и от этой идеи спешно пришлось отказаться.

Нарочно не удостоив мальчика взглядом, она побежала прочь, махнув другим девочкам в знак того, что уже опять продолжает играть. Настроение, однако, было сбито, Онки бегала без прежнего азарта и из-за внезапно напавшей на неё рассеянности несколько раз нарушила правила. Она пыталась исцелиться, попросту перестав думать о досадном инциденте, намеренно не смотрела в сторону "мелкого", активно жестикулировала, громко комментировала игру и смеялась, – всячески демонстрировала свою независимость и полное безразличие к случившемуся…

Хуже всего оказалось то, что спектакль этот не только не произвёл должного впечатления – он, похоже, вовсе не имел зрителей… Когда Онки разрешила наконец себе бегло взглянуть в сторону Саймона, тот невозмутимо продолжал заниматься своими непонятными малышковыми делами – сосредоточенно раскладывал на земле какие-то палочки и, скорее всего, совершенно о ней не вспоминал.

–

В столовой по обыкновению царила невообразимая суета. Против неё не помогал ни строгий временной регламент приёмов пищи для каждой возрастной группы воспитанников комплекса Норд, ни электронный раздатчик порций, ни деловито расхаживающие между рядами столов наставники. Несмотря на все эти меры хоть раз за день, но непременно кто-нибудь кого-нибудь толкал, закидывал хлебными шариками, разливал или рассыпал что-либо – словом, нарушал установленный порядок.

Очередь двигалась медленно. Дети проходили друг за другом вдоль длинной металлической стены электронного буфета, каждая секция которого выдавала порцию определённого блюда – супа, горячего, гарнира или десерта. Для получения порции нужно было поднести к считывателю свой наручный браслет. Электронный буфет фиксировал информацию с микрочипа и отмечал в системе, что данный воспитанник уже забрал свою еду. Размеры порций, а также доступные виды пищи регулировались в зависимости от возраста ребёнка и его физиологических особенностей, зафиксированных в системе. Таким образом формально контролировалась сбалансированность питания и исключалась возможность недоедания или обжорства. Но разумеется, дети благополучно научились обходить все эти досадные условности. Они менялись едой, если кто-то хотел, к примеру, котлету вместо гуляша или дополнительный салат, спорили друг с другом на то или иное блюдо, проигрывали и выигрывали еду, платили ею "долги чести" и тому подобное – можно было сказать, пища превратилась в своеобразную внутреннюю валюту Норда и наставники, к своему огорчению, оказались не в силах этому противостоять.

Онки Сакайо нетерпеливо протискивалась среди галдящей малышни и застенчиво пропускающих её ребят постарше ближе к электронному буфету. Краем глаза она заметила любимую потеху старшеклассниц, наставника Макса, прыщавого двадцатидвухлетнего студента с большими оттопыренными трогательно пушистыми ушами. Он гордо фланировал между рядами столиков в элегантном чёрном пиджаке, расколотом посередине ослепительным клином безупречно белой рубашки, аккуратно застегнутой на все пуговицы. За глаза весь Норд величал беднягу Лопоухом, а те, кто посмелее, больше, конечно, девчонки, иногда даже отваживались произносить эту кличку в его присутствии. Макс, не обделенный ни терпением, ни великодушием, не торопился обидчиц карать, только рассеянно моргал своими добрыми карими глазами и умиленно улыбался, вероятно, он полагал, что внимание противоположного пола пусть и в таком виде – великий дар, и принимать его всегда следует благодарно.