Детектор смысла - [9]

Шрифт
Интервал

если сердце у осины
из шершавой древесины
и в помине нет у липы
ни любимых ни родни
все другие жить могли бы
неподвижно как они
до рассвета искры в кроне
высекают полюса
никого у корня кроме
лис и лесополоса
все бы у лосей гостили
если бы костям не мстили
мысли тусклые слоясь
над трясинами лесными
кто здесь в заговоре с ними
лис наслал и предал нас
если дерево тиресий
бредит смертью редколесий
если дерево медея
кровью истекло твердея
или дерево ниоба
в небо с болью смотрит в оба
или верит ариадна
в лабиринте сгинет нить
дело с деревом неладно
время камнем заменить

муха

он полюбил обилие травы
в прогулах рам и никель вертикали
с нее свисала ампула в крови
откуда в вену мысли вытекали
любил сестру с дежурного узла
с боекомплектом острого металла
и муху что по куполу ползла
но к пациенту в гости не летала
он ей диагноз умный изобрел
и процедуры прописал в журнале
но верил что она вверху орел
а он земля и в ампуле журчали
короткие как руки времена
когда он думал кто ему она
тому зрачку и мир в упор упруг
кто коротая детство отставное
все полюбил что наблюдал вокруг
зеленое багровое стальное
жизнь завораживала кровь была
клепсидрой жара даром что чужая
над ним палата плавала бела
в известку зренье жадно погружая
он знал что за стеной жила сестра
уколов совершившая десятки
в чьих автоклавах детские сердца
скучали в ожиданье пересадки
и одинокий но крылатый друг
на потолке имел шесть ног и рук
там ощущая в венах вещество
и в устьях жил железные поленья
он разве знал что мысли не его
а ропот крови доноров с похмелья
зато о мухе знал до боли все
на тумбочке с таблетками лежали
как с воли припасенное свое
чуковского привычные скрижали
все жаловалась нянечка белья
сменив набор что мол жужжу и ною
как будто мухой наверху был я
или она в хорошем смысле мною
звенящим в небесах зовущим ввысь
земля земля я сокол отзовись

юта

в грейхаунде на запад у одной
что твой маяк малец гудел грудной
с тех пор как мельком в линкольне стояли
но в молодости нервы не сдавали
а справа нервам тоже не во вред
дремал продутый ветром прерий дед
небраску напролет со старым хреном
лимиты алкогольные деля
я обсуждал злокозненность кремля
а умирать он начал за шайеном
покуда я стоял над ним в степи
водитель помудохался с cb
а гребень гор держал словно плотина
за горло ночь и скорая пришла
как из гиперпространства в два прыжка
но деду смерти за глаза хватило
мы тронулись и пламенем росло
с востока с жизнью вычтенной число
скажи всерьез серега буду гадом
чтоб человек вот так сидевший рядом
ты помнишь юту лунный полигон
иллюзий азимут на орегон
земные мускулы в пазах асбеста
где вслед ступившему в слепую тьму
умолк ребенок видимо ему
освободилось в переписи место

маленькие

ночью в непролазной золе за дверцей печки
жили маленькие черные человечки
руки ноги в норме только черные сами
только маленькие а с виду как мы с вами
а впрочем не поручусь никто их воочью
не видел потому что черные и ночью
но точно помню что были до сих пор грустно
что в прессе не описал не рассказал устно
как их матери рожали плача о чем их
мечты томили в печи маленьких и черных
а когда они умирали что бывало
часто потому что таких смерть убивала
легче чем больших живущих снаружи печки
уж очень маленькие были человечки
тогда садился один с крохотным баяном
петь о жребии черном часе окаянном
о маленьком мире а в нем маленьком горе
пока не заскребется кошка в коридоре
прогонишь кошку кышь навостришь уши или
громыхнешь вьюшкой пусто слишком быстро жили
сквозняк шевелит золу серый пепел реет
были да вымерли и кто теперь поверит
что маленькие черные а столько боли
или их тут не было ну и ладно что ли

«время солнышку садиться…»

время солнышку садиться
в ручейке рябит водица
тихо в дальние края
плывет милая моя
на лице печаль разлуки
в воду свешенные руки
далеко за острова
а вчера была жива
здесь не может быть ошибки
здесь от правды не уйти
только радужные рыбки
с ней целуются в пути
вся судьба сложилась криво
как излучина реки
кто столкнул ее с обрыва
и не подал ей руки
там средь волн в пучине водной
далеко от мимолетной
нашей радости мирской
встретит царь ее морской
он невесту ублажает
ей навстречу выезжает
на стремительном морже
не моя она уже
молчит мельница не мелет
ветерок по ковылю
подожду пока стемнеет
вслед за милой поплыву

артериальное

вдруг из-под груды электронных книг
и пыльных dvd забил родник
густого времени куда мы кружки
совали под струю а в стороне
от жажды умирали три старушки
над прялкой и горилкой в стопаре
в любом году однажды есть число
когда глазной коросты вещество
смещается когда раздор и ссора
из устья в пропасть снесены стократ
и наши сны из пустоты раствора
беспримесному свету предстоят
из новогодних с просинью глубин
вдруг бредится что я не тех любил
кто золотым пунктиром пусть и редко
вкруг родника и трупы мойр в пургу
а под землей устроенных как репа
и огурцами грубыми вверху
из двух времен здесь дорого одно
артериальное когда оно
однажды в жизнь пускается навстречу
венозному сезонам вопреки
за чье течение топчась отвечу
начальнику баркаса у реки
живи на вдохе а потом умри
с минутой умолчания внутри
на всем снегу в который мойра мордой
и прялка с ней но из-под снега свет
тому в ком если снова год аортой
пройдет мы вспомнимся когда нас нет

Еще от автора Алексей Петрович Цветков
Бестиарий

Стихи и истории о зверях ужасных и удивительных.


Четыре эссе

И заканчивается августовский номер рубрикой «В устье Гудзона с Алексеем Цветковым». Первое эссе об электронных СМИ и электронных книгах, теснящих чтение с бумаги; остальные три — об американском эмигрантском житье-бытье сквозь призму авторского сорокалетнего опыта эмиграции.


Просто голос

«Просто голос» — лирико-философская поэма в прозе, органично соединяющая в себе, казалось бы, несоединимое: умудренного опытом повествователя и одержимого жаждой познания героя, до мельчайших подробностей выверенные детали античного быта и современный психологизм, подлинно провинциальную непосредственность и вселенскую тоску по культуре. Эта книга, тончайшая ткань которой сплетена из вымысла и были, написана сочным, метафоричным языком и представляет собой апологию высокого одиночества человека в изменяющемся мире.


Имена любви

Алексей Цветков родился в 1947 году на Украине. Учился на истфаке и журфаке Московского университета. С 1975 года жил в США, защитил диссертацию по филологии в Мичиганском университете. В настоящее время живет в Праге. Автор книг «Сборник пьес для жизни соло» (1978), «Состояние сна» (1981), «Эдем» (1985), «Стихотворения» (1996), «Дивно молвить» (2001), «Просто голос» (2002), «Шекспир отдыхает» (2006), «Атлантический дневник» (2007). В книге «Имена любви» собраны стихи 2006 года.


Атлантический дневник

«Атлантический дневник» – сборник эссе известного поэта Алексея Цветкова, написанных для одноименного цикла передач на радио «Свобода» в 1999–2003 годах и представляющих пеструю панораму интеллектуальной жизни США и Европы рубежа веков.


В устье Гудзона с Алексеем Цветковым

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Возле войны

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.