Десятый праведник - [36]

Он нашел ее до того, как войти в хвойный лес. Она была узенькой, и пользовались ею редко, как и большинством тропинок, по которым он прошел за последнюю неделю. Порой ему казалось, что он видит нечто похожее на следы на сухой земле, но не был уверен, что это следы Джейн. А если и так, то ей все равно некуда деться, кроме как идти в деревеньку. Там он ее и нагонит.

Долго идя лесом, он вышел наконец на широкую проселочную дорогу, на которой время от времени громыхали телеги. В первый миг звук колес его испугал, но он тут же улыбнулся. Он был на своей территории. Баумштед со своей сворой остался по ту сторону гор. Здешние крестьяне люто его ненавидели и были готовы просто так, из принципа, помогать даже контрабандисту, если это могло хоть как-то навредить «гнусному швабу». Не прячась, Николай вышел на дорогу и помахал рукой человеку на проезжавшей мимо телеге. Тот небрежно махнул ему в ответ, равнодушно скользнул взглядом по его рюкзаку и опять повернулся вперед. Сверху спускалась еще одна телега. Довольно оживленно сегодня, подумал Николай, шагая по краю дороги. Похоже, нынче базарный день, что очень хорошо для осуществления его планов. В толпе легче остаться незамеченным, да и проблем с транспортом до Вельтбурга не будет.

Чем дальше он шел, тем более многолюдно становилось. С разных сторон на дорогу стекались бородатые горцы, кто с навьюченными мулами, кто с огромными рюкзаками за плечами. В своей мятой, потрепанной одежде Николай мог спокойно сойти за одного из них, единственным его отличием было побритое вчера вечером лицо. Но и это не было столь необычным — внизу наверняка были и такие, кто надел сегодня выходной костюм.

Лес перешел в пастбище, стали попадаться редкие заброшенные дачные домики, напоминание о прежнем курортном благоденствии. Замелькали наделы вспаханной земли, огороженные плетнями. На равнине паслись коровы и овцы, за ними присматривали юные пастухи с палками на плечах. За последним поворотом дороги, уже совсем близко, показались первые домики деревеньки. За их крышами блестели воды озера, а дальше, среди широкого луга, расположился рынок.

Николай обошел стоящие телеги и смешался с толпой. Поверх разостланных на земле одеял были выложены горы товаров, словно высыпанные из рога изобилия. Пока он локтями пробивал себе дорогу в толпе, его глазам представали поочередно толстые круги сыра, мешки с кукурузой и пшеницей, огнестрельное оружие и амуниция, бочки с медом и вином, сальные и восковые свечи (с официальным разрешением на продажу), пряжа и ровница, овощи, дичь, всевозможные кожи, свежая рыба из озера и из горных речек, горшки с маслом и сметаной, серпы грубой ковки и множество всякой всячины. Вокруг спорили, торговались, ругались по-французски и по-немецки, то тут, то там в качестве пикантной приправы слышалась итальянская, испанская и фламандская речь. Среди толпы пробирались плохо одетые гастролирующие проститутки, более опытные уже тащили сконфуженных клиентов в ближайшую рощицу. Фокусник в красном плаще и с чалмой на голове вытягивал изо рта вереницу разноцветных платочков на глазах у раскрывших рты крестьян, рядом другой бродячий артист с факелом в руках изрыгал огонь — опасный номер, за который тот мог поплатиться виселицей, но за счет этого собиравший гораздо больше публики.

Наконец Николай пробрался сквозь толпу, пошел в сторону деревеньки, но вдруг остановился. Увидел знакомую физиономию. У стены с бутылкой кальвадоса в руках сидел на солнцепеке цыган Фернан — конокрад, кузнец, контрабандист-одиночка и одна из колоритнейших фигур в округе. Как всегда, одет он был в расстегнутую до пояса огненно-красную рубаху, узкие черные брюки, полусапожки с короткими шпорами и подпоясан поясом шириной с ладонь, с бесчисленными заклепками, ремешками и кармашками. В ухо его была вдета блестящая, полированная стальная серьга. Ему, похоже, очень нравилось вот так сидеть, прикрыв веки от солнца, с нависающим на смуглый лоб кудрявым черным чубом. Его присутствие здесь было добрым знаком — Фернан обладал фантастическим нюхом на опасности и умел исчезнуть задолго до того, как начинало пахнуть жареным. Помимо прочего, он всегда был в курсе всего, словно непрерывно прощупывал окрестности невидимым локатором.

Николай подошел, сел рядом и толкнул его в бок локтем.

— Дай глотнуть.

Цыган лениво мотнул головой, глянув сквозь прикрытые веки, и протянул ему бутылку. Отхлебнув, Николай вернул бутылку и попытался завязать беседу.

— Богатый нынче рынок…

— Ничего, — согласился Фернан и поднял в свою очередь бутылку.

— Пока вроде спокойно, а?

— Для кого спокойно, для кого нет… Я свое дело сделал, и мне нечего бояться. — Цыган безразлично пожал плечами и вдруг стрельнул живым взглядом. — Ты поболтать пришел или по делу?

— По делу, — признался тот.

Фернан перебросил бутылку в левую руку и протянул правую ладонь:

— Червонец.

И этот туда же, понял, похоже, ценность информации, подумал Николай, сунув руку в карман брюк. Деньги были еще влажные. В какой валюте, цыган не уточнил, поэтому он взял потертую голубую банкноту в десять марок с изображенным на ней парусником и опустил ее на черную мозолистую ладонь. Фернан довольно потерся редкой бороденкой о бумажку, с интересом следя за тем, как остальные деньги возвращаются на свое прежнее место. Когда он прятал денежку в один из многочисленных кармашков пояса, на его лице расцвела белозубая улыбка.