Десять процентов надежды - [2]

— Неужели нам не помогут? — тоскливо произнес Семибратов.

— Помогли бы, кабы знали. А сообщить мы не можем, потому что рация тоже разбита — не восстановишь.

— Кто-то ведь должен был заметить, что нас подбили?..

— Может, заметили, а может, нет. Суматоха была при высадке-то…

Семибратов промолчал. Он и спрашивал больше для порядка, прекрасно понимая, в какую скверную переделку они попали. Взвод фактически не сумел выполнить поставленную задачу. Они должны были высадиться на Итуруп и огнем минометов поддержать штурмовую группу, но сами угодили прямо под огонь. Один снаряд разорвался в машинном отделении, второй — в рубке. Моториста и рулевого — наповал, двигатель покорежило, в борту пробоина. А тут еще шторм…

Сумерки почернили горизонт. Ночь накрывала океан. В темноте казалось, что рокот волн, шум дождя, свист ветра — все эти звуки слились в протяжный вой. Катер то опускался куда-то глубоко в клокочущую мглу, то взлетал кверху и секунду-другую как бы повисал в воздухе, чтобы потом опять ринуться вниз. Волны прокатывались по палубе, подбирая остатки такелажа. За борт утащило бухту каната, тали, якорную цепь, а потом и крышку кормового люка. Из люка тотчас донеслось:

— Тю! Чи воно сказилось, проклятое? Льет як из ведра!

Семибратов невесело усмехнулся. Допекло-таки Семенычева, раз в ход пошли любимые «станичные» словечки. Его вообще медом не корми, дай поговорить. Как начнет байки рассказывать, все сразу уши развешивают.

— Ой, лышенько, шо ж це робыться — конец свиту! — снова раздался быстрый донской говорок. — Ще мой дид говаривал: с морем, як с норовистой бабой — капризов до биса, а приятности никакой. А дидусь мой понимал толк в таких делах.

— Знатный, видать, был у тебя дедусь, — раздалось в ответ.

«Ну вот и Яшка Комков заговорил», — отметил про себя Семибратов. Удивительно, что он до сих пор молчал. Обычно Яшка балагурит по любому поводу. Ему лучше на язык не попадаться. Семибратов одергивает Комкова чаще других, потому что тот не всегда знает меру. Семибратов злится, ругает Яшку, но все равно в душе питает к нему симпатию. И не только потому, что у Комкова три боевых награды: воевал на Западе, даже Берлин брал. Это, конечно, прибавляет уважения. Но не в этом дело. Во взводе есть и другие фронтовики. У Яшки веселый, озорной характер. Он хоть и шутит, но к нему прислушиваются. И песни Яшка поет задушевно, с гитарой никогда не расстается. Даже в десант с собой взял. Семибратов хотел запретить, но Комков взмолился. Вдобавок за него заступился помкомвзвода Мантусов. А с Мантусовым Семибратов считается. Крепкий мужик. К тому же член партии.

— Что ж это делается, братва? — снова донеслось из трюма. — Нас тут, как крыс, потопить задумали!

От этого визгливого голоса Семибратову стало не по себе. Он поморщился: ну и подсунули горлопана во взвод. А ведь он просил больше никого не присылать. Специально ходил в штаб бригады. Не послушали. Комплект, видите ли, в десанте должен быть полным. А того не понимают, что паршивая овца стадо портит. Воспитанием Шумейкина уже некогда было заниматься. А надо бы, ой как надо!

…Шумейкин появился на пороге казармы в гимнастерке с расстегнутым воротом, в лихо сбитой на затылок пилотке, скептически осмотрел двухъярусные нары и поморщил приплюснутый пос.

— Что-то не нравится мне эта зала.

— Ничего, понравится, — насмешливо отозвался из угла старший сержант Мантусов. Он только что сменился с наряда и лег отдохнуть.

— Кто-то что-то сказал или мне показалось? — обернулся Шумейкин к вошедшему следом за ним низенькому белобрысому бойцу. Тот послушно закивал: «Ага, значит, показалось». Шумейкин хлопнул спутника по плечу. — Верно, Пономарев?

Мантусов неторопливо опустил ноги с нар, сунул их в сапоги и тяжелой квадратной глыбой надвинулся на Шумейкина. Старший сержант был на голову выше его и намного тире в плечах.

— Ну вот что, товарищи, лишние разговорчики нам ни к чему. Я помкомвзвода.

Шумейкин смерил его с ног до головы нагловатым взглядом и с той же ухмылкой спросил:

— Где ж нам разместиться, помкомвзвод? К месту службы прибыли. Требуется отдохнуть.

Мантусов кивнул в противоположный угол:

— Там будете отдыхать. После отбоя, разумеется. Два крайних места на нарах свободны. А сейчас марш на кухню! Картошку чистить. Там как раз помощь требуется.

Темные, с узким разрезом глаза Шумейкина зло сощурились.

— За что это, извиненьица прошу…

Толстые губы Мантусова тронула усмешка:

— За непочтение к родителям.

Казарма отозвалась дружным смехом: понравилось. Мантусов, однако, тут же подавил усмешку, стал серьезным, и глаза его доброжелательно глянули на пришедших. Он не умел долго сердиться. Знал это за собой и старался не показывать солдатам свою отходчивость. Поэтому голос его прозвучал сурово:

— В другой раз будете представляться по всей форме.

Шумейкин вспыхнул. Краска залила его смуглое, с редкими рябинками лицо. Глаза еще больше сузились, в них сверкнул недобрый огонек.

— Видели мы таких… в штрафбате, — шепотом выдохнул он. — Рога ломали…

Разговаривать так с помкомвзвода не позволял себе никто. Мантусова уважали: он долго воевал, имел ранения, был опытным и заботливым сержантом. В казарме наступила звенящая тишина.