Десять ночёвок - [85]

— Держишься подальше от неприятностей, как послушная девочка? — спросил он, в каждом слове источая сарказм.

Мой голос прозвучал слабее, чем я рассчитывала, но мне удалось выдавить:

— Привет, шериф. — «Никогда не извиняйся, никогда не объясняй».

Под темными очками на щеках шерифа заходили мышцы. Он прокашлялся и высокомерно произнес:

— Очень грустно слышать, мисс Хэнсен, что вы посещаете дом Хокинсов без приглашения. Если вы столь упрямы, чтобы лезть не в свое дело, то, может быть, хотя бы передадите мисс Чедвик, что, когда идет расследование насильственной смерти, считается благоразумным не лезть не в свое дело, поэтому ей лучше ограничиться буровой и своим жильем здесь, в городе. Она-то, конечно, осмотрительнее. — Окно вернулось на прежнее место, «блейзер» отъехал.

Я была разбита, вся моя новообретенная самоуверенность и проницательность исчезли, как роса. До того места, где припаркован мой пикап, оставался один жалкий квартал; я в мгновение ока могла оказаться с Фрэнком. Прибавив шаг, я одолела уже полквартала, как провидение избавило меня от поездки: впереди показалась машина Фрэнка.

Мы поравнялись у «Голубой ленты», и тут я поняла, что не знаю, как с ним заговорить. Раньше я никогда напрямую не обращалась к людям за помощью. Верно, у меня на лице изобразилась настолько пресная улыбка, что он несколько раз молча открыл и закрыл рот, переводя взгляд с меня на кафе. Выражение его лица нельзя было назвать радостью при виде меня; на самом деле оно больше походило на раздраженное замешательство.

— Эм, — начал он с встревоженным видом, — Эм, я хочу поговорить с тобой, но… — он снова повернулся в сторону кафе.

С таким же успехом мог бы ударить меня в живот. Жалобный голосок в моей голове подсказал, что в действительности я безразлична этому мужчине, он просто развлекался прошлой ночью. Я попыталась перекричать этот голос, но мой дивный новый мир рассыпался в прах, и я автоматически принялась сокращать потери, дабы сохранить лицо.

— Извини, — я спешно перешла на дурацкий деловой тон. — Мне просто нужно забрать карты и другие вещи, которые я оставила в твоей машине.

— А-а, да… ладно. Она не заперта. — Он ушел в кафе.

Я чувствовала себя замерзшим дерьмом. Залезла в его пикап, выхватила из-под сиденья пакет и вернулась в свою машину, но сил хватило лишь на то, чтобы отогнать ее за угол и припарковаться перед прачечной, после чего я разревелась, как ребенок.

Не видать мне в этом мире личной жизни. Спустя минуту, как я припарковалась, из прачечной вышел Эмо и уставился на меня воспаленными глазами, застыв, точно статуя. Я сделала вид, что поглощена пакетом, вытащила папку и принялась читать. Эмо скрылся.

Что ж, теперь, когда не осталось ни малейшего шанса на уединение и самоуважение, документы Билла стали единственным, на чем разумно сосредоточить измученные сердце и разум.

Первое, что попалось в руки, — одна из технических бумаг, которые Билл счел важными. Фотокопия неопубликованной рукописи некоей Лоры Бэбкок, что-то об испытании проницаемости песчаника из формации Тенслип. Я не представляла, какое это может иметь значение, но подумала: «Какие дела! Раз материал не был опубликован, он мог дать Биллу преимущество в исследованиях». Надо попытаться прочесть рукопись.

Черт по льду не свезет! Пришлось трижды перечитать первую страницу, прежде чем хоть немного прояснился смысл. Кучей заумных слов описывалось, как из бурового керна высверливать образцы толщиной в один дюйм и анализировать их, чтобы увидеть, существует ли корреляция между образованием породы и ее проницаемостью и пористостью. Оригинально, нечего сказать. Наука в ее наискучнейшем виде.

Я дочитала рукопись до третьей страницы, прежде чем сообразила перевернуть последний лист, чтобы проверить, не сделал ли Билл одного из своих примечаний на обороте. Конечно же, сделал. К оборотной стороне была приклеена фотография из статьи какого-то парня по имени Макки, на которой был запечатлен разрез песчаной дюны в шурфе, пройденном автором снимка в заповеднике «Белые пески»[10]. Такого я раньше ни разу не видела. Всегда полагала, что внутри дюна сплошная, однородная, но на самом деле ее слагали прекрасно различимые глазом слойки, лежавшие под углом около тридцати градусов. Это имело смысл, если подумать: дюна мигрирует, когда песок, сдуваемый с наветренного склона, лавинами стекает вниз по склону подветренному. Так формировалась косая слойчатость, именно на нее я сейчас и смотрела. Очень похожа на связку кедровой дранки, которую я как-то увидела прислоненной к стене одного дома в ожидании кровельщика. А еще в точности так же выглядела слойчатость в песчанике Тенслип на обнажении, где дорога проходит через разрез между Шошони и Термополисом. Протяженные наклонные слойки, каждый толщиной в дюйм или около того, простирались вдоль дороги, точь-в-точь уложены кровельщиком. Теперь я чувствовала себя глуповато, удивилась, почему сама прежде не замечала этой связи. Конечно же, ведь Билл миллион раз говорил, что породы Тенслип формировались на месте «моря песка близ моря воды».

Под снимком Макки рукой Билла набросан рисунок: обманчиво простую структурную схемку, чудесную, ясную и лаконичную, которая сразу объясняла, каким геолог представлял месторождение Бар-Даймонд. Картинка изображала опять-таки поперечные пласты Макки с дорисованным третьим измерением, на этот раз с наложенными показателями проницаемости из тестов Бэбкок, где большая стрелка означала высокую проницаемость (нефть течет хорошо), стрелка среднего размера — проницаемость намного меньшую (нефть не особо хочет течь), а крошечная стрелка — почти нулевую проницаемость (полный пшик, порода крепче мозолей от оводов на бычьем заду). Из-за того, как в результате работы ветра образовывались слои, нефть, которая миллионы лет спустя нашла свой путь сквозь песчаник, текла бы хорошо параллельно поверхности дюны, плохо — перпендикулярно поверхности и совсем не текла вертикально.