Десять ночёвок - [82]

Великолепно обученная лошадь ошеломила, влюбила меня в себя.

— Чей он, Джимми? — спросила я. — Его что, просто временно держат здесь в конюшне?

Второй вопрос казался глупым, стоило сравнить скромного пегого с блестящим жеребцом из первого стойла, но мне было неловко задавать Джимми очередной вопрос, на который он затруднится ответить, отчего я поспешила заменить его другим, требующим только кивка или покачивания головой. Джимми улыбнулся, отрицательно покачал головой и несколько раз ткнул указательным пальцем вниз, в пол.

— Он принадлежит мистеру Хокинсу?

Снова качание головой, на этот раз менее энергичное, голова чуть склонилась набок, и указующий жест повторился с надеждой.

— Но он остается здесь.

Радостный кивок.

— Кто-то постоянно держит его здесь.

Много радостных кивков. Джимми проворно направился к передней части конюшни, призывая меня следовать за ним. Прямо у ярко освещенного входа он исчез в тени и снова появился, когда включил свет, открыв дверь в свою маленькую, но опрятную спаленку. На столике у двери были разложены уздечки, несколько тряпок, бутылки с маслом и лаком для латуни. Это был тот самый сарай, из которого он так внезапно материализовался, когда я впервые вошла в конюшню. Джимми выдвинул ящик нехитрого соснового бюро и порылся там, пытаясь найти что-нибудь, что могло бы ответить на мой необдуманный вопрос.

— Все в порядке, Джимми, — сказала я. — В любом случае, это не мое дело.

Джимми распрямился ровно настолько чтобы подать сигнал: «Не суетись!» — и вернулся к бюро. Наконец он нашел потрепанную фотографию, которую сунул мне в руки.

Этой лошади на ней не было, вместо нее какие-то другие три, на каждой по ездоку. Один из скакунов, конечно, был пегим, но не тем самым пегим, другим; на нем сидел человек индейской крови, одетый в атласную рубашку западного покроя. На лошади слева — белый всадник. Джимми ткнул в него грубым пальцем. Этот мужчина тоже был одет в костюм для родео — черные брюки, шляпу и черную атласную рубашку; в ездоке угадывало что-то знакомое. Я взяла фотографию из рук Джимми и поднесла ее к свету. Шляпа мужчины отбрасывала тень, скрывая большую часть его лица, и все же было что-то в этом человеке, в его твердой осанке, мускулистой фигуре, в его отстраненном наблюдении за фотокамерой. Был ли это кто-то знакомый, или Джимми пытался указать на какого-то знаменитого ковбоя с родео? Я перевернула снимок и прочла: «Коди Стэмпид Родео» и дата почти двадцатипятилетней давности. При ближайшем рассмотрении угадывалось нечто знакомое и в третьем человеке. Рассмеявшись, я сказала:

— О, это мистер Хокинс! Не знала, что он выезжал на родео!

Джимми еще раз кивнул, взмахнул руками и изобразил жестом «вроде того». Мы оба рассмеялись, Джимми тоненько икнул.

— А я ведь когда-то выезжала на родео, — поделилась я и тоже сделала жест «вроде того». — Вообще-то я неплохо выступала в скачках вокруг бочек. Но скажите мне, кто этот другой человек? — Хоть я и понимала, что задаю вопрос, на который Джимми трудно ответить, безымянный белый наездник на снимке побуждал меня узнать его личность, отыскать след этой истории, похороненной двадцать пять лет назад.

Джимми нервничал, переминаясь с ноги на ногу, молотя пальцами по пылинкам в воздухе, словно это колокольчики, тронешь которые — и они напоют имя. Коновод подался куда-то вбок, схватил с полки банку с мазью, и указал на название марки; его брови двигались, заменяя беспомощный язык. «Чемпион» гласила надпись на банке, бальзам марки «Чемпион».

— Он был чемпионом двадцать пять лет назад? — переспросила я, но когда лицо Джимми просветлело, мое сердце упало. «Я же тогда была совсем крошечной, — думалось мне, — а Коди — самый дальний угол штата от тех мест, откуда я родом. Мне ничего не известно о чемпионах родео в здешних краях». Но едва я открыла рот, чтобы спросить, на какое событие приехал тот незнакомец, со двора раздался голос Аликс, нотка нервозности в котором поднялась выше.

— Эмили! Куда ты запропастилась? Эмили!

Взволнованная, я протянула Джимми фотографию и поспешила к двери, крикнув: «Здесь, Аликс». Хотелось добавить, что просто смотрю на лошадей, но вспомнила собственные слова геологички: никогда не извиняйся, никогда не объясняй. Поэтому вместо объяснений спросила:

— Что такое?

— Ах, в общем, Чета сейчас здесь нет. — Ее лицо покрывал нездоровый блеск. — Давай поедем в город и пообедаем.

«Что, отшили тебя?» — пришло мне на ум, но вслух я произнесла: «Конечно», помахала Джимми на прощание и забралась в пикап.

Подавляющая своими размерами усадьба медленно отступала в зеркальце заднего вида, пока я вела машину по дороге в город. Аликс щебетала о погоде, о работе фрезера… о чем угодно, только не о Чете Хокинсе.

Глава тридцать третья

Болтовня Аликс лишь наполовину занимала мои мысли. Другую половину занимала упорная борьба с призраками воспоминаний, вызванными фотографией Джимми. Кто этот третий мужчина? Странным было то, что он походил на Чета, только коренастый, но при этом отличался от Гарта. Какой-то маленький клерк в глубине моего мозга запищал: «Да что с тобой такое, не можешь прочитать это большое, жирное послание, которое я держу в руках? Может, тебе семафоры нужны? Присмотрись внимательнее!» Интуитивный ум может быть настоящей занозой в заднице.