Десять ночёвок - [65]

Я еще малость размяла ноги, пытаясь избавиться от спазмов, заработанных за 165 миль пути, и задумалась, успею ли добраться до Чагуотера, чтобы позавтракать с отцом. Мать должна еще спать, так что рискнуть стоит. На сердце кошки скребли от воспоминаний, отчего разум переключился на другие мысли. Я опять забралась в пикап Фрэнка и направила его к шоссе.

Дальше на восток поездка пролегала по межштатной 25-й автомагистрали, параллельно течению Платт-Ривер, которая искала низины на пути к Миссури, на землях Гленрока и Дугласа, где обитает самый большой в мире зайцелоп[7]. Придорожные знаки заставляли меня продолжать движение на восток через прерии в Небраску, а затем на север в Уолл Южной Дакоты, чтобы посетить аттракцион Уолл-Драг, флагман мировых туристических ловушек. «Ты, чувак, бывал в Уолл-Драг?» — вопрошали дорожные знаки. Я держалась межштатной автомагистрали, которая огибала конец хребта Ларами и уходила на юг, в сторону Денвера. По радио разбитые сердца ковбоев сменились утренним репортажем из Небраски о коровах и свиньях. Вчера на бурных торгах выросли в цене фьючерсы на свинину. Фьючерсы на пшеницу падают. Прогнозируется хорошая погода для весенних посевов.

Орин. Глендо. Вендовер. Поворот на Гернси. Небо постоянно светлело. Совсем близко Уитленд. Следующим будет Чагуотер. Сколько время? Шесть часов. Уложилась точно в срок. Отец только что встал.

Миновали пшеничные посевы, их яркое освещение напоминало огни большого города. До Чагуотера — двадцать пять миль.

Яркая полоса нарождающегося дня растянулась вдоль восточной стороны горизонта, неся с собой суету жителям Небраски, Айовы и Иллинойса. Полоса рассвета загорелась и заполыхала, ярче всего в середине, где солнце со вспышкой подняло свой горящий глаз, чтобы созерцать запад. Каждый куст, каждая травинка отбрасывали на землю тени, которые тянулись на запад, чтобы еще на миг ухватить ускользающую ночь.

Чагуотер. Я свернула, так и не определившись. Решила просто покататься по главной улице, которая тянется через весь город. С другого ее конца, в случае чего, можно вернуться на межштатную автомагистраль и продолжить путь.

Когда я проезжала мимо элеваторов и голой витрины фермерского кооператива, меня окатило волной ностальгии. Я свернула на дорогу, что вела на запад, и направила машину к ранчо отца.

В трех милях от Чагуотера я съехала с асфальта на размытую распутицей грунтовку. Единственным признаком того, что рядом с изрытой колеей находилось ранчо, являлся почтовый ящик с выцветающими желтыми буквами на нем. Папа был равнодушен по поводу столь жалкого состояния проезда, по которому можно перемещаться лишь на пикапе, если заботишься о целостности подвески своей машины. Без внедорожника оставшиеся полмили до нашего дома придется ехать со скоростью не более четырех миль в час. Папу никогда особо не заботили посетители, за исключением детей, которые по-любому ездят на пикапах. А мама уже много лет не садилась за руль. Если точнее, с того выпускного вечера; и именно поэтому я здесь, сказала я себе. В конце концов нужно получить ответ: что было не так с машиной, отчего мать съехала с дороги, или же пьяница просто не разглядела поворот из-за спиртного?

Машина подпрыгнула на перекладине от загона и направилась вверх по подъему, скрывающему дом с дороги. У второй линии ограждений я увидела, что папа закрыл ворота из колючей проволоки, а это означало, что скот и лошади гуляли на ближнем пастбище. Я вышла, отцепила ворота и отвела их в сторону; вернулась в пикап и проехала чуть дальше, затем остановилась, чтобы закрыть за собой ворота. Первое правило скотоводства: если обнаружите, что ворота закрыты, закройте их за собой опять.

На обратном пути к пикапу я приметила на дороге старого друга. В желтом свете зари убывающая луна садилась за мускулистые бока Цыганки, моей премилой кобылы, отважной обладательницы бесчисленного множества побед на скачках вокруг бочек, терпеливой спутницы тысячи моих вечеров. Я свистнула, и она подбежала, как всегда, простив мое долгое отсутствие. Какое наслаждение обнять ее теплую шею на бодрящем утреннем воздухе!

Цыганка счастливо скакала рядом с пикапом, пока я преодолевала последнюю четверть мили до двора, и терпеливо стояла у последнего ограждения, ожидая, пока я припаркуюсь и вернусь к ней, чтобы еще разик обнять ее и вырвать из ее гривы засохшие кусочки сорной солянки.

Папа поднялся в свое обычное время. Он как раз покормил цыплят и возвращался домой. Увидев незнакомую машину, он на мгновение застыл столбом, сутулый и нескладный. Я помахала ему, вытянув шею, чтобы он увидел меня из-за Цыганки.

Он так проворно распрямился, словно ему пчела в штаны залетела.

— Девочка моя здесь! — воскликнул он. — Приехала папку повидать! Это моя Эм! — Его грубые руки хлопали по бокам те пару секунд, пока он отплясывал джигу.

Я подбежала к нему, прижалась к его груди и изо всей мочи сжала старые кости. Отец радостно хлопнул меня по спине, все еще слегка подпрыгивая вверх и вниз. Запахи сена и куриного корма ударили мне в ноздри, и я поверила, что теперь я дома.

Солнце отражалось в маленьких оконных стеклах, когда мы шли на кухню за «провиантом» — так папа удумал наречь завтрак в это прекрасное весеннее утро. Обычно отец изъяснялся в терминах, узнаваемых от Сиэтла до Бомбея, но нежданное появление младшего ребенка послужило поводом для радости; по случаю празднований папа отложил лексикон, заученный в Бостонском колледже, и перешел на словечки из западного говора.