Десять ночёвок - [67]
— Ешьте, ешьте, — приговаривал отец. Он сел рядышком со мной и сжал мой локоть. Я посмотрела на тарелки. На моей лежали два яйца, на папиной — одно. Его вторая порция вместе с половиной бекона теперь оказалась на тарелке матери. Папа с аппетитом принялся за еду. Я набила полный рот и жевала, силясь проглотить. Мать манерно стряхнула пепел на краешек тарелки.
— Что тебя привело в город? — спросила она, последнее слово произнеся с насмешливым намеком на нашу удаленность от любого города.
— Командировка в Денвер. — Я жевала быстрее.
— Ого? Можно подробнее?
— Ну, по работе. Ты понимаешь. — Я пожала плечами.
— Да, я полагаю, ты не можешь рассказать своей матери. — Ее голос оборвался на последних двух словах и вонзился в меня, брызнув мне в лицо желчью и окатив подол мерзко пахнущей обидой на ее жизнь. Я затолкала в рот сразу два куска бекона и попытался проглотить.
— Ну, как бурение скважины? — спросил папа. Его глаза неподвижно застыли на еде.
— Ты выглядишь уставшей, дорогая, — сказала мать. — Опять позволяешь им изводить тебя работой? — Она вытащила из кармана халата маленькую серебряную фляжку и вылила часть ее содержимого в кофе.
— С бурением порядок, — ответила я.
Мать снова стряхнула пепел на тарелку. Отец доел яичницу и сделал глоток кофе. Я протолкнула последний кусочек яичницы.
— Боюсь, мне пора ехать, — сказала я, вскочила со своего места, в спешке ударившись коленом о стол.
Мать посмотрела на меня.
— С коленом все нормально, дорогая? — спросила она, и кривая улыбка мелькнула на ее лице. Она потушила сигарету и зажгла другую.
— Нормально, — ответила я.
— Я провожу тебя до машины, — предложил папа.
— Где ты только нашла такую колымагу? — спросила мать. — Похоже на обломки «Геспера». — Она сделала большой глоток из чашки.
— Ну, до встречи, — произнесла я.
Мать встала со стула и подошла ко мне, похлопала меня по щеке прохладной рукой, еще раз затянулась сигаретой. Пару секунд я заглядывала ей в глаза. Невидимая завеса опустилась на них, женщина со скоростью света погружалась в себя. Она еще смотрела на меня, но я уже не испытывала уверенности, что мать меня видела. Она наклонилась вперед, подставляя щеку для поцелуя.
— Приятной поездки, — пожелала она.
Я поцеловала в ответ и ушла, последовав за отцом во двор. Он придержал для меня дверцу пикапа и спросил:
— Увидимся на мамин день рождения? В следующем месяце, ты ж помнишь.
«А затем будешь звать меня на четвертое июля, отец. А потом на День труда и День благодарения…»
— Наперед не знаю с этой работой на буровой, па, — сказала я. — Я там, пока бурить не закончат. Затем жду следующей скважины. Сам понимаешь.
Он сдержанно улыбнулся.
— Ты все-таки попробуй, ладно? Мама точно порадуется.
— Конечно, па. — Я поцеловала его и завела мотор. — Пап?
Он моментально насторожился, уставившись на меня.
— Что, Эм?
Я не сводила глаз со своих рук.
— Не знаю даже…
— Выкладывай, — мягко подталкивал он.
— Помнишь тот день, когда мама перевернула машину, и дядя Гарри погиб? — «Конечно, как такое забудешь?»
— Что, черт возьми, у тебя за мысли? — Он пытался уклониться от вопроса.
— Один из наших, с буровой, попал в аварию. Было так похоже. Папа…
— Знаешь, Эмми, выбрось-ка эти вещи из головы!
— Нет, — тихо произнесла я. — Я уже не ребенок. Я хочу знать, почему ее машина съехала с дороги. Это поможет нам разобраться с вопросом о том другом парне, — поспешно добавила я, как будто авария моей матери была менее важной, чем авария Билла, всего-то ключом к другой загадке.
— Ох, — выдохнул папа, его лицо сделалось пустым, будто он купился на мой нелогичный довод. — Тут такое, понимаешь. Она свернула, чтобы не переехать койота.
Я резко развернулась к нему, высунув голову из окошка.
— Только-то? Все эти годы я думала, что она была под мухой.
Папа отвел взгляд.
— Ну, Эмми, не без этого, но она бы прекрасно добралась до дома, если б тот койот не перебегал дорогу.
Хотелось сплюнуть. Насколько далеко мог зайти мой отец в ее оправданиях?
— Я заметила, она с тех пор не садилась за руль, — злобно подчеркнула я.
Папа сузил глаза.
— Так она решила, — с горячностью ответил он. Затем закрыл глаза и издал вздох, который всегда превращает мой гнев в печальную лужицу вины у моих ног. — Попытайся понять, Эм, — прошептал он.
— Прости за то, что я сказала, папа.
Все еще вздыхая, он взъерошил мне волосы.
— Езжай осторожно.
— Буду, буду.
Он усмехнулся.
— Впервые в жизни.
Я развернула пикап во дворе и направилась в ворота. Ранчо становилось все меньше и меньше в зеркальце заднего вида, а затем совсем исчезло, когда я поднялся на вершину холма, и солнце безжалостно опалило мне глаза. Я пересекла последнее ограждение и выехала на шоссе. Снова твердый асфальт.
— Прочь, прочь, прочь, — пел грузовик на каждом переключении передач.
«В Денвер! На выполнение задания!» — пронеслось в мозгах, но мысли мои сосредоточились на отце с матерью. Почему она вообще уехала с востока? Это такая прикольная шутка, выйти замуж за ковбоя из колледжа?
— Не удалась шутка, да? — прокричала я в тишине прерий.
Глава двадцать седьмая
Остаток пути по Колорадо я двигалась прямо на юг по 25-й межштатной автомагистрали в режиме свободного падения. К десяти утра передо мной томившийся в изрядно грязном воздухе раскинулся Денвер. Его высотки формировали плотное скопление, откуда город агрессивно разрастался, подобно безудержной плесени, которая поглощает завалявшийся ломоть хлеба.
Пока маньяк-убийца держит в страхе весь город, а полиция не может его поймать, правосудие начинают вершить призраки жертв…
После аварии, произошедшей на съемках, документалист Джереми Сэлинджер жестоко страдает от депрессии. Чтобы побыть вдали от всего и от всех, он со своей семьей едет на родину жены, в Южный Тироль, тихий уголок чудесной альпийской природы. Во время прогулки с дочерью по заповедному ущелью Блеттербах, знаменитому своими окаменелыми ископаемыми монстрами, Джереми случайно слышит обрывок странного разговора. Что же произошло на Блеттербахе в 1985 году и какое отношение имеет к этой давней истории жена Джереми? Он чувствует, что обязан разгадать тайну Блеттербаха, и лишь эта цель удерживает его гибнущий разум на плаву… Впервые на русском языке!
Во время разгульного отдыха на знаменитом фестивале в пустыне «Горящий человек» у Гэри пропала девушка. Будто ее никогда и не существовало: исчезли все профили в социальных сетях и все офи-циальные записи, родительский дом абсолютно пуст. Единственной зацепкой становятся странные артефакты – свитки с молитвами о защите от неких Чужаков. Когда пораженного содержанием свитков парня похищают неизвестные, он решает, что это Чужаки пришли за ним. Но ему предстоит сделать страшное открытие: Чужак – он сам…
Лили скрывает травмирующее прошлое под колючей внешностью, но в третьей книге эксперт по карате опускает свою защиту, на достаточно долго время, чтобы помириться с семьей и помочь раскрыть ряд ужасных убийств. Вернувшись в родной город Бартли (в двух шагах от места, где она живет в Шекспире, штат Арканзас) на свадьбу сестры Верены, Лили с головой погружается в расследование о похищении восьмилетней давности. После того, как ее бывший возлюбленный и друг Джек Лидз (частный сыщик с сомнительным прошлым) приезжает, чтобы проверить анонимную подсказку, что похититель и пропавшая девочка находятся в Бартли.
Таинственный институт в закрытом городке занимается биологическими экспериментами. Судьбы журналистки, парня-неудачника, наёмного убийцы и многих других завязываются в тесный узел. Стоит потянуть за любой конец и грянет взрыв.
Тирания страшна, даже если это всего лишь выдумка ребенка. Особенно если это выдумка ребенка. Нет ничего страшнее, чем ребенок, способный выдумать тиранию. Санкт-Петербург, недалекое будущее. В Башне Татлина, построенной в центре города, работают операторы машин, редактирующих мысли людей. Каждая машина может редактировать до 100 тысяч человек, мозг которых соединен с облаком глобальной системы редактирования. Оператор по имени Омск Решетников из-за сбоя в системе получает шанс отключиться от редактирования.