Десять ночёвок - [68]

Я заехала на одну заправку, затем на другую, на третью, пока, наконец, не нашла ту, где имелась телефонная будка с настоящим телефонным справочником. Как я и подозревала, фамилия Крецмер не была обычной, но так как боги мне улыбались, она нашлась в книге. Я набрала номер и подождала, похлопывая по стеклу будки в желании уговорить богов улыбнуться еще разок и помочь застать дома супругу геолога. Она дома. И согласилась встретится со мной, указав адрес на Западной тридцатой авеню.

Интересно, как выглядит жена Билла? Ее безмятежный серебристый голос в трубке стал неожиданностью. Билл был щетинистым и мрачным, с голосом, которым можно пилить чугун. Вечно в клетчатой рубашке и джинсах, ни разу не видела его в чем-то более нарядном. Возможно, его жена из тех, о ком говорят, что в кармане миллион, а одеты на гривенник: такому неотесанному мужчине полагается костлявая женушка, которая кладет ноги на стол. По крайней мере, я на это рассчитывала и, честно скажу, ее голос меня немного смутил.

Женщина, подошедшая к двери маленького домика в стиле Тюдоров, вряд ли кладет ноги на стол. Редкий и нежный цветок с полупрозрачной кожей и красивыми руками, прочными костями и сильными, но тонкими мышцами, которые двигались с почти неземной грацией. Она грустно посмотрела на меня влажными глазами, дважды опустила тяжелые ресницы и отвернулась.

— Простите, — произнесла она. — Просто вы напоминаете Билла. Когда он возвращался домой с месторождения, то был одет, совсем как вы. Войдите.

Я зашла в комнату, которая очаровала меня спокойными цветами и богатой мебелью. Цветочная композиция из хризантем и роз старела на низком столике, ее увядающие лепестки были единственной видимой в комнате ноткой недавней утраты.

— Мне очень жаль Билла, миссис Крецмер, — сказала я, взглянув себе под ноги, чтобы удостовериться, не принесла ли деревенской грязи в эту цивилизованную обстановку.

— Зовите меня Элирия, — отозвалась она. — И, пожалуйста, проходите на кухню. На солнце гораздо приятнее.

— Спасибо, Элирия. Это необычное имя.

— Моя мать была югославкой. Желаете чаю? Прошу, располагайтесь поудобнее. Я рада, что вы пришли.

Ее тонко очерченные скулы и покатый лоб убедительно говорили о ее восточноевропейском происхождении. Чье остальное? Французское? Результат смешения балансировал на грани экзотики. Я поблагодарила за доброту и села за кухонный стол. Большая серая кошка материализовалась у меня на коленях и тихим мяуканьем попросила ее погладить. Тем временем Элирия повернулась к плите, и ее хорошо драпированная юбка закружилась в движении. Женщина зажгла газ под чайником и села напротив меня, улыбаясь легкой, сдержанной улыбкой, порожденной хорошими манерами и чувством собственного достоинства. Голос определенно соответствовал его обладательнице.

Я обнаружила, что готовлюсь продемонстрировать лучший, самый правильный, самый вежливый, самый высококлассный английский, которому моя мать почти отчаялась научить меня. Мои навыки отдавали затхлой неловкостью, они хранились для официальных случаев, таких как посещение бабушки по материнской линии или других музейных экспонатов.

— Как мило с вашей стороны принять меня. Я знаю, вам, должно быть, хочется побыть одной в такое время, — изрекла я.

— Я слишком много бываю одна. Со следующей недели возвращаюсь на работу, пересуды как-нибудь переживу. Расскажите, пожалуйста, как дела со скважиной, — сказала она и добавила: — Эта скважина была очень важна для Билла.

— Ну, вот об этом-то мне и нужно с вами поговорить, — ответила я, отказавшись изображать королевский английский и возвращаясь к своему вайомингскому говору. — Меня интересует, какие у Билла имелись мысли по поводу этой скважины. Важно то… эх, словом, как ее бурить. — Я избрала трусливый подход к интересующему меня вопросу, потому что как раз и была жалким трусом. А что? Вам-то не случалось зайти в дом женщины со словами: «Считаю, что вашего мужа убили. Есть идеи, почему?».

Элирия склонила голову набок и осмотрела меня, как если бы я была неведомым растением в саду, который она пропалывала.

— Простите, Эм, но разве это не необычно, чтобы лаборант беспокоился о том, как бурят скважину? И настолько беспокоился, что бросил рабочее место и совершил десятичасовую поездку?

Мои уши потеплели.

— Да.

— Но сейчас другой случай?

Я чувствовала себя так, словно меня только что разрезал хирург, чтобы взглянуть на мои внутренности. Нетрудно понять, почему Билл Крецмер любил ее: голос, глаза, изящество привлекли бы внимание любого мужчины, но сердце именно этого мужчины пленило и уже не отпускало отсутствие в ней глупости. Вдова ожидала, испепеляя меня своим безраздельным вниманием. Кошка осторожно впилась когтями мне в колено.

— Да. Я не знаю, в курсе ли вы, что на буровой была вторая смерть.

Ее глаза в тревоге расширились.

— Кто?

— Насосчик по имени Уилли Сьюэлл.

Она покачала головой: имя ей незнакомо.

— Когда? — прошептала она.

— В общем, это случилось в прошлое воскресенье или, может быть, днем или вечером накануне. И, гм, понимаете, установлено, что он, э-э, умер неестественной смертью; вроде бы не случайно. — Хорошее шоу, Эм. Твой английский опустился ниже плинтуса. — Наверное, от удара по голове разводным ключом. Его тело было выброшено в прериях и найдено на следующий день геологом Аликс Чедвик, заменившей Билла на буровой. Что ж, это и некоторые другие вещи заставили меня задуматься о том, что было что-то не совсем, э-э… кошерным в смерти Билла.