Десять ночёвок - [54]

— Шериф приходил и спрашивал вас обо всем этом?

— Да.

— Он такой ублюдок!

Она разрыдалась.

— Да, ему самое место в аду. Он совсем не знал Уилли и не поверил мне. Он не имел права. Как он найдет того, кто это сделал, если даже не может понять, какой человек умер? — Она жалобно смотрела на меня сквозь слезы. Я обошла стол и уселась рядом с ней, взяв ее руки в свои.

— Шериф меня тоже расстроил, Дайна. Знаете, он… — Я не сумела подобрать достаточно жесткого слова, поэтому сказала: — Мне он тоже не нравится, — и на этом остановилась. Немного подождала, позволив Дайне выплеснуть больше ярости через слезные протоки. Когда напряжение спало, крошечные ручки вдовы потеплели. Она немного успокоилась, и я спросила: — Один только клапан или что-то еще было не в порядке?

Ее голос прозвучал нерешительно.

— Я не знаю. Он не рассказывал мне всего, никогда не рассказывал. Просто стал ходить туда все чаще и чаще. Начал выходить и по ночам.

— По какому-то особому графику?

— Нет.

— Когда он обычно уходил?

— В семь утра. Работал до полдвенадцатого, а потом возвращался домой на обед со мной и ребенком. — Ее голосу вернулась слабая мелодичность, а на лице мелькнула улыбка. — Добраться сюда занимало у него времени до полудня или чуть позже. Потом, без четверти час, он уходил и возвращался домой в шесть. Так он работал пять дней в неделю и полдня в субботу. Иногда мы устраивали там пикник по воскресеньям.

Я поспешила удержать ее внимание.

— Что он делал, когда вы вместе ездили туда по воскресеньям?

— Проверял все скважины, убеждался, что все исправно. А на «17-1» в последнее время забирался по лесенке на резервуар и светил фонариком внутрь через ту дырку, которая там сверху. Под крышкой. Однажды достал из кузова длинную палку, опустил ее внутрь, а когда вытащил, то посмотрел, куда на палке попала нефть.

— Что-нибудь еще? Как насчет последнего раза, когда вы его видели?

— О, мы друг друга видели в прошлое воскресенье, то есть в последнее воскресенье перед…

— Так. И?

— Ну, он смазал парафином то место, где клапан крепится. По крайней мере, я так думаю, что это был парафин: такой белесый, похож на длинный кирпич. Помню, он вроде нагрел его зажигалкой и пустил капать туда, где трубы свинчены резьбой.

Вот почему Уилли закапал парафином клапан и арматуру счетчика. Заподозрил умышленное повреждение?

— И что он потом сделал? — спросила я.

— Это все, что он сделал в тот день. Больше я его не видела. — Ее голос оборвался, снова погрузившись в грусть.

Я настаивала:

— А как насчет дня, когда он умер? Прошлая суббота. Его не было дольше, чем вы ожидали. — Я сразу поняла, что это было бестактно, и пожалела, что не могу забрать слова обратно. — В смысле, он сказал, что его не будет весь день?

— Он предупредил, что ему нужно поговорить с Эдом Мейером и что может опоздать. Я гуляла с малышкой по городу, и Джилли сказала, что видела, как они все поздно обедали в «Голубой ленте», видела, как они снова ушли после этого, так что я не стала волноваться, пока не стемнело.

— Кто это «все» пошли с ним после обеда?

— А-а… может, Джилли знает. — Голос Дайны оборвался, ее глаза смотрели в никуда.

«Ну дела, — подумала я. — Спрошу Джилли».

Глава двадцать третья

Я стиснула зубы и повернула назад к закусочной «Эй энд Дабл-Ю», надеясь отыскать Джилли в одиночестве, скучающей и готовой поболтать. Если здесь не сработает, то, к ужасу моему, придется опять пуститься в уличный марафон за слухами.

Когда я, свернув за угол, вышла на главную улицу, то заметила маленькую женщину, стоявшую у переднего крыла моего пикапа, в нерешительности оглядывающуюся по сторонам и мнущую в руке пару конвертов.

— Меня ищите? — окликнула я.

Совсем как кролик, она развернулась в полупрыжке.

— Ой, да! — сказала она. — Вы меня помните, я Эвелин Твитчелл, с почты. Бев из «Меркантайла» сказала, что вы в городе. Это ведь ваш пикап? — Она весело улыбнулась, указывая конвертами на меня и машину.

— Это для меня почта? — Встреча меня слегка озадачила, так как я не привыкла, чтобы почтальонша бегала за мной с письмами по улице.

От волнения ее тонкая морщинистая кожа по всему лицу вплоть до пены седых волос покрылась румянцем, придавшим ей фарфоровый блеск.

— О, ну, одно точно не для вас! — ответила она, глядя на один из конвертов так, как будто он там только что чудом появился. — На самом деле, это для Билла Крецмера, и, конечно же, ах…

— Да?

— Ладно! Понимаете, в чем загвоздка? Я не знаю, что с ним делать! Оно пришло с доставкой несколько дней назад, и я не знаю, что с ним делать — ох, и вот вам письмо, на самом деле, от вашего отца — я не знаю, следует ли мне отправить письмо Билла в эту геологическую компанию. Или нет. У меня даже нет адреса!

Я протянула руку и взяла у нее конверт, перевернув его и прочитав обратный адрес, старательно выведенный почерком моего отца. Были отчетливые отпечатки его большого и указательного пальцев, оставивших на бумаге красную грязь Чагуотера, а по краям виднелись следы пыли, которая подсказала мне, что взялась, верно, с приборной панели его пикапа, когда отец выезжал в город, чтобы заниматься продажами, а заодно и отправить это письмо. Внутри ждет, по обыкновению, единственная страница с новостями о скоте и погоде и о том, каким выдался тот вечер, когда отец сел за бумагу. А еще явный намек мне вернуться домой на ранчо. Дескать, он уверен, что мать втайне жаждет моего общества, только вслух не говорит, или что-то в том же духе. Мои челюсти сжались при этой мысли.