Десять лет - [5]

— Понятно. Сознательный выбор — это здорово. Когда к занятиям приступим?

— Да хоть сейчас. Что с оплатой?

— Давай будем считать, что восстановление педагогического опыта — уже достаточное вознаграждение. — Читать: «Что мне, с ребенка деньги брать? Стыдно».

— Спасибо, в таком случае.

— У тебя пианино–то дома есть?

— Нету. Можно, конечно, попробовать на школьном тренироваться…

— Там настройка ужасная. Хотя чисто для техники и можно. Ладно, потом разберемся. Приступим, что ли?

***

В конце занятия было уже темно, поэтому Шура вышел проводить Сашу — они жили на разных концах городка.

— Ну, как тебе мама? Извини, юмор у нее немного специфический.

— Да будет тебе! Хороший человек, объясняет толково. Так что терпеть тебе меня два раза в неделю, не считая поездок.

— Тебя — терпеть? Ты что, перенимаешь у учителей еще и манеры?

— У меня родители такие же, язвят все время… язвили.

— Извини конечно, но что с ними?

— Не знаю. Просто однажды исчезли, обеспечив меня до конца жизни.

— Бросили?

— Вряд ли. Скорее, их куда–то потребовали. Секретно. Они ведь до этого полгода меня учили самостоятельности.

— И давно… так?

— Полгода, чуть больше.

Шура старался не показывать, что творится у него в голове, но хотелось орать: «Как? Как, черт возьми, семилетний пацан может существовать один? Почему он взрослее меня? Что же я за ничтожество такое — у меня есть родители, а я весь в самокопаниях и лени!».

— Ладно, до завтра! — попрощался Саша у подъезда.

— До завтра!

Шура шел домой и думал, думал. Думал преимущественно о собственной ничтожности. Единственное, что он мог противопоставить этим мыслям — намерение дружить с Сашей, как можно больше для него делать. Совсем скоро институт, взрослая, по факту, жизнь — надо не терять связи. На своих детей Шура пока не надеялся, поэтому Сашу воспринимал именно так. И боялся, что не сможет ничем помочь, что малодушный голосок внутри, говорящий, что Саша прекрасно со всем справляется, пересилит.

Саша, задумчивый и счастливый, пришел домой, приготовил еду, сделал уроки и пошел к бабушке. Его распорядок дня не стал менее строгим, скорее, наоборот, но теперь это совсем не тяготило.

***

Шура настолько погрузился в размышления о своей ничтожности и о долге перед Сашей, что сам уже понял: ни до чего он так не додумается, значит, надо отвлекаться. Как может отвлечь себя одиннадцатиклассник? Вариантов много, но Шура выбрал самый банальный: достал новый, только отпечатанный сборник ЕГЭ по физике и начал методично его прорешивать. Руку на задачках он набил еще с прошлого года, как понял, что от физики не отвертеться, поэтому варианты делались легко, чуть не механически. «Олимпиады бы лучше поделал, — мелькнула мысль. — Все полезнее. Это–то никуда не уйдет». Но он знал про себя, что после попыток решать задачи усложненных уровней самооценка вновь упадет, а этого ему не хотелось. Такие мысли, правда, возвращались и сейчас, но Шура не первый год был с ними знаком и мастерски научился их затыкать. Для этого существовал не один десяток музыкальных групп, чьи песни прочно забивают сознание, мешая думать. Это тоже была хорошая музыка — не филигранная (Саша уже поделился с ним своей теорией), но добротная, живая, отзывающаяся в душе… Впрочем, нет. То, что в душе отзывалось, Шура слушал редко — опять же пробуждало мысли.

Сказать по совести, Шура не представлял себе, что с ним будет по окончании школы. Нет, он понимал, что «с его–то мозгами», по выражению учителей, непременно поступит или в Баумана, или в МГУ, потом найдет какую–нибудь работу, наверняка создаст семью, скорее всего, реализует часть проектов, витающих у него в голове — прославится, может быть… Знал — но не представлял. Не покидало ощущение, что не дожить ему. Не покидала мысль, что ничего не изменится, что он всю жизнь останется таким же неуверенным, поэтому ничего не достигнет, разве что в итоге смалодушничает и что–нибудь с собой сделает. Впрочем, это тоже вряд ли.

Мы с Шурой — вечное «потерянное поколение», которое живет еще со времен Лермонтова и все молодеет. Саша — бог весть. Наверно, он из тех, кем движется прогресс, из Штольцев, может статься. Кто и что вырастет из Саши — не знаю, но догадываюсь, что многое. Классики, если им подворачивался такой многообещающий герой, непременно убивали его. Я — не классик. Да и не впишется это в повествование. Не такой Саша человек, чтобы сводить счеты с жизнью, забывать о благоразумии или наживать врагов. Да и вообще — надо сначала узнать, что — «там», прежде чем героев туда сбрасывать. Лучше попробую представить себе, что будет с Сашей лет через пять–десять.

***

Десятиклассник (мил мне этот возраст) Саша вошел в класс. Он так и не изменил привычке приходить на четверть часа — просто биологические часы иначе не работали. Высокий, крепкий — мышцы явно угадывались под футболкой. Волосы взлохмачены, глаза смотрят озорно — он всегда весел, хотя о поверхностности речь не идет: те, кто видел его стихи, подтвердят. Они, вроде бы, где–то даже издавались — под псевдонимом, понятное дело.

Итак, Саша уселся за парту, разложил учебники и понял, что чуть не впервые не первый. На средней парте в другой стороне класса сидела его… подруга, что ли? Надя, «ботаник», неординарная личность. Они с ней постоянно болтали о разных умных вещах: литература, искусство, физика, программирование. С ней было интересно, как с тем же Максом, дружба с которым успешно выдержала эти годы, в отличие от приятелей детства. И вот теперь Надя готовилась сделать что–то неправильное (это я вам как автор говорю).