Десять лет - [4]

— А что им делать? Гордость школы, все такое. За олимпиады отгулы дают в любых дозах, если не нарываться. Да и нету по субботам толковых уроков.

— Прекрасно! Куда поедем? — Саша совсем не думал о своем расписании, недавно бывшем для него святым. Ерунда, субботу и воскресенье поменять местами, и не заметит никто. Хватит уже быть таким педантом.

— А по пути решим! — улыбнулся Шура. — Карту с собой возьму, и всех делов.

С Шурой Саша совсем не замечал, как летело время. Вот и сейчас они говорили о разном, пока не прозвенел звонок.

— Кака–а–ая жалость, я опаздываю на ОБЖ! — насмешливо протянул Шура. — Беги давай, тезка!

— Они там на чтении и без меня обойдутся, ну да ладно, правила есть правила.

Саша лихо толкнул дверь:

— Извините за опоздание, дозвольте поприсутствовать на вашем замечательном уроке!

— Проходи, умник ты наш!

— Что с тобой, Саш? — спросил Максим, вечный сосед по парте. — Опаздываешь, учителей подкалываешь. Ты же весь такой правильный…

Саша просто расхохотался в ответ. Как же мы «правильные», смеемся над чужими о себе представлениями! Как же они наивны!

***

Саша читал очередной код родителей и в буквальном смысле любовался. Никаких перегруженных конструкций, простые и изящные решения, сложнейший алгоритм — а на выходе программа, представляющая собой лабиринт всяких функций, интерфейсов… и ничего внутри, кроме переходов, потайных дверей, петель и ловушек, о которых заранее и не догадаешься. «Филигранная работа!» — мысленно восхищался Саша, страстно желая поделиться увиденной им красотой с Шурой, но еще не чувствуя себя вправе.

Слово «филигранный» вообще имело для Саши особый смысл. Оно распространялось в основном на произведения искусства и обозначало… Словами оно описывалось редко. Произнося его, Саша представлял себе, как вертит в руках — не в своих, широких и костлявых, а в каких–то призрачных ладонях — что–то наподобие плетеного стекла или фрагмента Эйфелевой башни, слегка шершавое на ощупь. Он не пытался кому–то передать свои ощущения, да и вряд ли смог бы. Вроде, все верно, но совсем не соответствует тому, что чувствуешь. Грубее, примитивнее. Вечная проблема «фактов» и «чувств», описания простых вещей и невозможности понимания машинами искусства. Эту проблему обсуждают часто, однако говорят, что люди аналитического склада ума не могут понять красоты. Неправда. Впрочем, оставим эту тему.

Какие произведения искусства Саша относил к филигранным? Определения дать не смогу, но приведу примеры. Из музыки — песни группы «Телевизор» (по крайней мере, две из них — «Отчуждение» и «Когда ты умрешь»), «Тролль гнет ель» («Вальс на костях») и «Trobar de Morte». И, наверно, «Green Day» — «Boulevard of broken dreams». И группа «The 69 eyes». И «Sick puppies». И много того, что никто никогда не услышит, потому что исполнители пишут для себя, а в Интернете их песни тонут. Я бы написала названия, да что толку. Из живописи — Босх и Брейгель. Из литературы… С этим сложнее, потому что литература стоит особняком от искусств, и в ней красота часто отходит на второй план, уступая сюжету или посланию автора. Из поэзии вспоминается «Река раскинулась…» Блока и «Тропики» Маяковского, из прозы — право, не знаю, разве что Софья Ролдугина, Александра Лисина (их вы, вероятнее всего, не знаете) и культовый «Дом, в котором».

В моменты, когда на него накатывало ощущение филигранности, Саша почти с ненавистью смотрел на свои ладони — «рабоче–крестьянские лапы», как он сам иногда про них говорил. Ему казалось, что они не способны почувствовать ту самую тончайшую текстуру, которая ему чудилась, что они не способны ни на то, чтобы изготовлять филигранные предметы, ни на простую человеческую ласку. Это значило, что для него остается только литература, программирование и музыка, из которых он пока что пробовал себя только в программировании. Начать писать книги он себе положил где–нибудь через пару лет, когда мозг насытится идеями и начнет выдавать свои. Начать заниматься музыкой ему давно уже хотелось, да не знал, как найти хорошего учителя и где играть — покупку пианино его бюджет не осилил бы.

Однажды он поделился этой мыслью с Шурой. Тот предложил:

— А ходи к нам. У меня мама десять лет в музыкальной школе работала. У нас с ней обучение не сложилось, у меня другая история с этим связана, но родители и дети — это же вечная проблема. Думаю, тебе повезет больше.

— Сколько за уроки платить? — по–деловому спросил Саша.

— Господь с тобой, какие деньги! — воскликнул Шура. — В смысле, я бы и не подумал об этом, а с мамой сами решайте.

— Ладно, когда заходить можно?

— Давай завтра после школы.

***

— Здравствуйте, молодой человек! — поприветствовала Сашу Шурина мама. — С чем пожаловали?

— Это Саша, мам, я говорил, помнишь? — с какой–то неловкостью, обычной для обращения с родителями при посторонних, промямлил Шура.

— Я так и поняла. Просто он Саша и ты Саша, поэтому «молодой человек». Итак, Александр, — Шура поморщился, — вы решили пополнить собой сонм пианистов. Сие решение продиктовано вашим сознательным выбором или же родителями?

— Не надо о родителях, мам, — прошептал Шура. Саша уже почти проболтался ему, что с семьей у него напряженка, поэтому он старался оберегать младшего товарища.