Держи марку! Делай деньги! - [241]

– Извините, что перебиваю, но почему я держу вашу трость? – спросил Мокриц.

– …и ты расскажешь секрет и – самое главное – сохранишь жизнь, – закончил Витинари. – Кто сделает тебе более выгодное предложение?

– А, ладно, – сказал Мокриц. – Этим должно было кончиться. Големы подчиняются мне, потому…

– Потому что ты одет в золотой костюм и, следовательно, в их глазах выглядишь эмийским жрецом, – сказал Витинари. – Потому что в приказе, чтобы он был полностью усвоен, правильные слова должны быть сказаны правильным человеком правильному слушателю. Я был очень способным учеником. Все дело в логике. Можешь закрыть рот.

– Вы все знали?

– Это же не драконья магия.

– И зачем вы дали мне этот жуткий клинок?

– И впрямь безвкусная вещь, – согласился Витинари, забирая у него оружие. – Она могла бы принадлежать кому-то, например по имени Кракс Грозный. Мне было просто интересно убедиться, что держать его в руках тебе будет еще страшнее. Ты вообще не склонен к насилию…

– Можно было обойтись и без этого! – сказал Мокриц. Дора Гая улыбалась.

– Господин фон Липвиг, господин фон Липвиг, ничему тебя жизнь не учит, – сказал Витинари, пряча клинок в трость. – Один из моих предшественников бросал людей на растерзание диким черепахам. Мучительная смерть. Он считал это уморительным. Извини, если мои забавы более интеллектуальны. Дай-ка подумать, что же еще? Ах да, с прискорбием сообщаю, что человек по имени Сычик Клямс скончался.

Как-то он это сказал…

– К нему явился ангел?

– Вполне возможно, господин фон Липвиг. Но если тебе понадобится художник для новых проектов, уверен, во дворце найдется человек, способный тебе содействовать.

– Значит, так оно и было суждено, – сказал Мокриц. – Я рад, что он теперь в лучшем месте.

– Уж точно в более сухом. А теперь ступайте. Можете воспользоваться моей каретой. Тебе пора открывать банк! Мир продолжает вертеться, и сегодня утром он вертится на моем столе. Шалопай, за мной.

– Я бы хотел внести одно предложение, которое может помочь? – спросил Мокриц, когда Витинари собрался уходить.

– Какое же?

– Почему бы вам не рассказать остальным правителям Равнин о золотом секрете? В таком случае никто не сможет использовать големов как солдат. Это разрядило бы обстановку.

– Гм, интересно. А ты согласна с этим, госпожа Ласска?

– Да! Нам не нужны армии големов! Это правильная мысль!

Витинари наклонился и дал Шалопаю собачье печенье. Когда он выпрямился, в его лице произошла едва заметная перемена.

– Прошлой ночью, – сказал патриций, – какой-то предатель отправил золотой секрет правителям всех крупных городов Равнин семафорным сообщением, источник которого никак не удается обнаружить. Это же был не ты, господин фон Липвиг?

– Я? Нет!

– Но ты же сам это предложил. Это можно расценить и как измену.

– Я только что вам это сказал! Вы не можете повесить все на меня! И потом, это была правильная мысль, – добавил он, стараясь не смотреть в глаза Доре Гае. – Если мы не подумаем о том, как не использовать пятидесятифутовых големов-убийц, подумает кто-нибудь другой.

Он услышал, как она хихикнула, впервые в жизни.

– Сейчас у нас есть сорокафутовые големы-убийцы, госпожа Ласска? – спросил Витинари со строгим видом, как будто собирался добавить: «Надеюсь, вы привели достаточно на всех!»

– Нет, сэр. Их нет, – ответила Дора Гая, стараясь сохранять серьезность, но безуспешно.

– Тогда ничего страшного. Какой-нибудь гений однажды непременно придумает и это. И когда это случится, не колеблясь воздержись от того, чтобы приводить их к себе домой. Между тем у нас на руках есть такой вот печальный результат. – Витинари покачал головой в самой искренней, по мнению Мокрица, напускной досаде и продолжал: – Армия, которая подчинится кому угодно в блестящей куртке, с рупором в руках и эмийским переводом фразы «Выкопайте яму и заройтесь в ней», превратит любую войну в увлекательный фарс. Можете не сомневаться, я созову следственный комитет. Он будет работать без отдыха, не считая обязательных перерывов на чай с печеньем, пока не найдется виновник. Я выражу свою личную в этом заинтересованность.

«Ну конечно же, – думал Мокриц. – И хотя многие слышали, как я отдавал приказы на эмийском, лично я бы поставил на человека, который считает войну бессмысленным переводом клиентуры. На человека, из которого аферист лучше, чем из меня, который считает любой комитет чем-то вроде мусорной корзинки, который каждый день превращает шипение в сосиски…»

Мокриц и Дора Гая переглянулись – и согласились взглядами: это он. Конечно он. Низз и все остальные поймут, что это он. Микробы, живущие на замшелых стенах, должны знать, что это он. И никто ничего не докажет.

– Можете нам доверять, – сказал Мокриц.

– Да. Я знаю, – сказал Витинари. – За мной, Шалопай. Тебя ждет тортик.

Мокрицу не хотелось снова садиться в карету. Кареты теперь вызывали у него неприятные ассоциации.

– Он ведь выиграл, да? – спросила Дора Гая. Вокруг клубился туман.

– Во всяком случае, председатель теперь ест у него из рук.

– Так вообще можно?

– Кажется, это подпадает под принцип quia ego sic dico.

– Но что это значит?

– «Потому что я так сказал», если не ошибаюсь.