Державин - [37]

– Помилуй, Александр Семёнович! – начал было урезонивать разошедшегося посредника Державин. – К чему ты призываешь? Увечить друг друга и из-за чего – говорённой вчерась спьяну пустоши? Статимое ли это дело?

– Вы, Гаврило Романович, видать, пуще всего страшитесь, как бы из-за дуэли расположения нашего генерал-прокурора не потерять, – насмешливо процедил Хвостов.

– Ах так! – Державин одновременно с отпрыгом в сторону выхватил свою шпагу. – Извольте, сударь, стать в позитуру.

Хвостов снял и бросил перчатки, блеснул солитер на пальце.

– Я готов!

Оба они были почти по пояс в снегу.

– A-а, побелел смугляк! – наливаясь яростью, прошептал Державин. – Сейчас я тебя проучу!..

– Стойте! Братуха! Обожди!

Не разбирая пути, медведем по снегу катился Гасвицкий, держа в охапке палаши и сабли. Он бросился между рыцарей и отважно пресёк битву, впрочем, едва ли могущую быть смертоносною. Бормоча друг другу извинения, забияки вернули шпаги на перевязь. Примирение секундантов завершили Храповицкий и Окунев.

– Тут неподалёку имеется знатный трактир, – заметил Храповицкий, – там мы выпьем чаю, а охотники – пуншу…

На том и порешили.

На возвратном пути в Питербурх Державин с Хвостовым ехали в карете, нанятой Гасвицким. Тот признался, что задержала его самая прекрасная женщина в столице – паркая баня.

– То-то, Петруха, ты, словно пламень разгоревшийся, на нас наскочил! – обнял Державин друга. – А меня вот совсем иная пленира волнует. Постой-ка! – вдруг в полный голос крикнул он. – Ведь сегодня последний день масленицы! В Императорском дворце машкерад, на который и Бастидонова с дочерью непременно припожалует! Я хочу, Петруха, чтобы ты беспристрастными дружескими глазами сию девицу посмотрел…

Державин и Гасвицкий, в масках, с трудом пробирались сквозь веселящуюся толпу. Многолюдство объяснялось просто. Куранты били первую четверть после девяти пополудни, и сама государыня, по своему обыкновению появившись на маскараде в седьмом часу, уже поговорила с некоторыми вельможами, сыграла партию в вист и удалилась во внутренние покои. Ещё беззаботнее стало во дворце, и среди бархатных и атласных кафтанов, расшитых золотом или унизанных блестками, с большими стальными или стеклянными пуговицами, среди атласных робронов и калишей на проволоке, среди пышных полонезов и длиннохвостых роб с прорезями на боку замелькали простые платья: купцы с жёнами и дочерьми из своей, особливой залы перешли почти уже все в дворянские.

– Вот она! – с неумеренною громкостию воскликнул зачарованный поэт, хватая друга за рукав.

Бастидоновы степенно беседовали с сановитым толстячком – управителем Ассигнационного банка Кирилловым. Девушка обернулась на возглас, и лицо её покрылось милым румянцем.

Во всё время маскарада, следуя по пятам за Бастидоновыми, друзья примечали поведение молодой красавицы и с кем и как она обращается.

– Знакомство степенное, и натура, видать, скромная и благородная! – пробасил Гасвицкий.

– Люблю! Люблю! Петруха! – пылко ответствовал Державин.

– Тогда за чем дело стало? Ищи сватов…

Назавтра за великопостным, но всё равно обильным блюдами столом у генерал-прокурора Вяземского насмешливый Хвостов завёл речь о волокитствах, бываемых во время карнавала, а особливо в маскарадах.

– Не глядите, Александр Алексеевич, – обратился он к Вяземскому, – что новый экзекутор наш кажется скромником. Вчерась он целый вечер шашнями занимался.

– Правда ли это? – заинтересовался генерал-прокурор, глядя на Державина.

– Правда, и истинная! – волнуясь, ответил тот.

– Кто же сия красавица, – проскрипел Вяземский, – которая вас толь скоропостижно пленила?

Державин назвал её.

Пётр Иванович Кириллов, сидевший рядом с генерал-прокурором, нахмурился, но промолчал. А когда все встали из-за стола, отвёл влюблённого.

– Слушай, братец, – начал он, – нехорошо шутить насчёт почтенного семейства. Сей дом мне знаком коротко. Покойный отец девушки мне был другом, он был любимый камердинер Петра III, и она воспитывалась вместе с великим князем Павлом Петровичем, которого и называется молочною сестрою. Да и мать её тоже мне приятельница. Посему попрошу при мне насчёт сей девицы не шутить!

– Да я и не шучу! – отрывисто возразил Державин. – Я поистине смертельно влюблён!

– Когда так, что же ты хочешь делать?

– Искать знакомства и сватать!

Толстячок приподнялся на цыпочки и доверительно ответствовал ему пошептом:

– Я тебе могу сим служить…

Ввечеру оказались они с Державиным возле небогатого одноэтажного домика Бастидоновых. Босоногая девка, встретившая их в сенях с сальною свечою в медном подсвечнике, провела гостей в комнаты. Матрёне Дмитриевне Бастидоновой Кириллов объяснил, что, проезжая мимо с приятелем, захотел напиться чаю и упросил господина Державина войти с собою. По обыкновенных учтивостях гости сели и, дожидаясь чаю, вступили в общежитейский разговор.

Появилась живущая у Бастидоновой сестра Анна Дмитриевна с невесткою и племянницами, бойкими молодайками, которые непрестанно балабонили и хохотали, пересуживали знакомых, желая, видимо, показать гостям остроту свою и умение жить в большом свете. Поэт отвечал им невпопад, не сводя глаз с предмета своей любви. Она прилежно вязала чулок и в отличие от сестёр с великою скромностию лишь изредка вступала в общую беседу.