Энциклопедический словарь
Брокгауза и Ефрона.
С.-Пб, 1890–1907, т. 8
Ермолов Алексей Петрович — генерал от инфантерии (1772–1861); происходил из старинной, но небогатой дворянской фамилии Орловской губернии; ещё в малолетстве был записан в л. — гв. Преображенский полк. Полученное им домашнее воспитание Е. впоследствии дополнил большой начитанностью. Боевое поприще начал в артиллерии, под начальством Суворова. В 1798 г., в чине подполковника, внезапно подвергся опале, заключён был в крепость, а затем сослан на жительство в Костромскую губернию, где воспользовался свободным временем для основательного изучения латинского языка. С воцарением императора Александра I Е. был снова принят на службу и принимал деятельное участие в кампаниях 1805–07 гг. Будучи начальником штаба армии Барклая-де-Толли, особенно отличился в Бородинской битве, где вырвал из рук противников взятую уже ими батарею Раевского. В 1813 и 1814 гг. командовал разными отрядами. В 1817 г. Е. назначен главноуправляющим в Грузию и командиром отдельного кавказского корпуса. Представленный им Александру I план действий на Кавказе был одобрен, и с 1818 г. начинается ряд военных операций Е. в Чечне, Дагестане и на Кубани, сопровождавшихся постройкой новых крепостей (Грозная, Внезапная, Бурная) и наведших сильный страх на горцев. Он подавил беспокойства, возникшие в Имеретии, Гурии, Мингрелии, и присоединил к русским владениям Абхазию, ханства Карабагское и Ширванское. Гражданское управление краем обнаружило в Е. выдающиеся способности администратора и государственного человека: благосостояние края увеличилось поощрением торговли и промышленности; кавказская линия перенесена на более удобную и здоровую местность; организованы лечебные учреждения при местных минеральных водах; значительно улучшена Военно-Грузинская дорога; на службу за Кавказом привлечены люди даровитые и образованные. В 1826 г. совершился перелом в жизни и службе Е. Хотя он, озабоченный усилением персиян на наших границах, неоднократно и настоятельно требовал присылки на Кавказ новых войск, но его опасениям не давали веры, а потому, при внезапном вторжении полчищ Аббаса-Мирзы и вызванном им мятеже магометанского населения, малочисленные войска наши очутились в трудном положении и не могли действовать с желаемым успехом. Неудовлетворительные известия из Закавказья вызвали неудовольствие императора Николая против Е.; в Грузию, как бы в помощь Е., послан был генерал-адъютант Паскевич, которому поручено было лично от себя доносить обо всём императору. Это подало повод к неудовольствиям между обоими генералами, которых не мог прекратить и посланный для того Дибич. В марте 1827 г. Е. просил увольнения от службы, покинул Кавказ и окончательно удалился от дел, хотя через несколько лет получил звание члена государственного совета. Последние годы своей жизни он проживал частью в своём орловском имении, частью в Москве, где пользовался особенным почётом и уважением. В войну 1853–56 гг. москвичи избрали его начальником ополчения своей губернии; но звание это было лишь почётным, так как престарелый Е. неспособен был больше к военной деятельности.
А. С. Пушкин — А. П. Ермолову
«Обращаюсь к Вашему высокопревосходительству с просьбою о деле, для меня важном. Знаю, что Вы неохотно решитесь её исполнить. Но Ваша слава принадлежит России, и Вы не вправе её утаивать.
Если в праздные часы занялись Вы славными воспоминаниями и составили записки о своих войнах, то прошу Вас удостоить меня чести быть Вашим издателем. Если же Ваше равнодушие не допустило Вас сие исполнить, то я прошу Вас дозволить мне быть Вашим историком…»
Четырёх императоров пережил он и от двух претерпел незаслуженные и жестокие обиды. От отца и сына — Павла Петровича и Николая Павловича…
Старик, с большой головой, покрытой совершенно белыми волосами, и с выражением непреклонной воли во всех чертах умного лица, сидел за письменным столом. На нём был казинетовый сюртук и синие шаровары со сборками на животе. Ноги мощного старика, обутые в узорчатые азиатские сапоги, покоились на раскинутой под столом медвежьей шкуре. Два шандала, стоявшие на письменном столе, мягко освещали небольшой кабинет, медальоны графа Толстого на стене, изображающие войну двенадцатого года, низкий диван, вырывая из полутьмы лишь знаменитую уткинскую гравюру генералиссимуса Суворова да латинскую книжицу, на которой лежала красная огромная, похожая на львиную лапу рука старика.
Тихо было в комнате. Тишина царила во всём скромном семиоконном деревянном домике, примыкавшем к зданию пожарного депо. В передней, освещённой свечкой с зеркальным рефлектором, на жёлтом конике сладко клевал носом камердинер, ровесник старика.
А на Пречистенском бульваре, в двадцати шагах от домика, в этот сентябрьский погожий вечерний час было шумно и празднично. В радужном свете газовых фонарей, серебривших своим светом листву деревьев и кустарников, клубилась по-летнему разряженная толпа, в которой лишь изредка мелькали чуйка или засаленный армяк. Звероподобные лихачи, туго перепоясанные кушаками, развозили в колясках по ресторанам развесёлые компании, парочек или одиноких господ в «Дрезден» на Тверскую площадь и в «Кавказ» в Козицкий переулок, к «Яру» на Петербургское шоссе и в «Европу» в Неглинный проезд, в «Лондон» к Охотному ряду и в «Петербург» на Воздвиженку. Дворянская, чиновная, купеческая Москва, как всегда, много и сытно ела, всласть пила, веселилась, не обращая внимания на отчаянно-призывные крики мальчишек, чертенятами вившихся в толпе с пачками сырых газет: «Новая бомбардировка Севастополя!», «Зверства турок в Бессарабии!», «Обмен пленными в Одессе!».