Дерзай, дщерь! - [40]

В те же годы появилась замечательная повесть Олеси Николаевой, «Инвалид детства»: примерно того же возраста особа приезжает в мужской монастырь вызволять из пут мракобесов сына-подростка; религиозных запросов у нее пока нет, поэтому в общении с кем бы то ни было она автоматически пускает в ход женские чары, без определенной цели, просто «сводить с ума» ее привычка, ставшая второй натурой. В среде «некультурных» верующих обычная для нее манера поведения выглядит диковато, и она интуитивно сознает, что получается как-то смешно и невпопад. Ну а придет в Церковь? Не превратится ли в богомолку из первой повести, применяющую те же тривиальные приемы, но более изощренно и тонко?

Для грехов этого ряда мы знаем название «блудная брань», «блудные помыслы» и, когда они бушуют в нас, то, само собой, исповедуемся, а также применяем молебны мученикам Моисею Угрину и Фомаиде, однако вряд ли хорошо понимаем, сколь неистребимы вирусы этой мерзости, живущие в нас, по удостоверению патериков, до самой смерти. С детства они всеиваются со страниц, сцен и экранов и пышно процветают в душе, обреченной, ради материнства, на влечение к мужу; «Из ребра твоего сотворенная, / Как могу я тебя не любить?» (А. Ахматова).

В любую эпоху, независимо от убеждений, социального происхождения и рода занятий, женщины мечтают о большой и чистой любви, которой придается непомерное, первостепенное значение; психологи объясняют это, во-первых, стремлением к признанию: чего стоит моя уникальная, неповторимая личность, если меня никто не выбрал, не восхищался, не прославлял! Во-вторых, в нашу душу вложена Творцом потребность в самоотдаче, служении другому. В-третьих, имеет место потребность в алых парусах, ярких чувствах и острых переживаниях, которая затмевает горечь неизбежных жертв и возможных страданий.

В поисках романтического рая женщина увлекается в царство сладких грез; благородный Гастон, плод наивных мечтаний Насти в пьесе «На дне», уступил место столь же примитивным, но ярко и современно раскрашенным героям дамских романов и телевизионных сериалов, в сюжетах которых всегда побеждают добро и справедливость. Некоторые, придерживаясь распространенного мнения, что ничто под луной особенно не меняется, говорят, мол, женщины всегда склонны к сентиментализму, и двести лет назад их умами владела Жорж Занд; но все-таки ж не Екатерина Вильмонт!

На таком культурном фоне и происходит столкновение с реальностью: общественный стереотип предписывает женщине рискованные приключения в любовной сфере считать основополагающим стержнем всей жизни, а тотальная пропаганда масс-медиа просто не позволяет остаться в стороне, если не хочешь выглядеть уродом. Притом никто не предупреждает, что великодушные рыцари повымерли давно, а драконов и разбойников в окрестностях хватает.

Первый опыт часто приводит к тяжелому разочарованию и мукам совести; так называемая внебрачная связь в девичестве калечит женщину; внутренняя потребность хранить чистоту не устаревает, ибо вместе с телом растлевается неокрепшая душа; «вместо мудрости – опытность; / Пресное, неутоляющее питье» – засвидетельствовала поэтесса серебряного века. Мужчина, как хозяин положения и владелец исходного ребра, всегда готов виртуозно и творчески переосмыслить любой нравственный запрет, выудив из недр истории, а то и самостоятельно сварганив подходящую к случаю философско-психологическую подоплеку; так ведь и родилась художественная литература.

Женщине же, вопреки современной тенденции «не откладывать на завтра то, чем можно насладиться сегодня» [151], приходится считаться с отчетливым «нельзя!», трубным гласом звучащим в душе, которая захлебывается и тонет в мутных потоках вины и тревоги. Может, сидит в генах старомодное понятие российского менталитета: не так живи, как хочется, а как Бог велит; любовь у нас вовсе не абсолютный синоним счастья; любовь не утоляет мук совести при нарушении супружеской верности, не оправдывает счастья ценой чужих страданий, не окупает нравственного осквернения от незаконного, краденого удовольствия; вспомним Катерину в «Грозе» Островского или Анну Каренину: каждая из них ощущает себя преступившей нравственный закон, т.е преступницей, осужденной к заслуженной погибели. Хотя дело, может быть, не столько в национальности, сколько в вере; Татьяна Ларина ради святости брака прогоняет Онегина, Лиза Калитина отказывается от женатого Лаврецкого, Джейн Эйр отвергает любовь сэра Рочестера, узнав о его жене, недееспособной, но живой. Неуправляемый произвол личных пристрастий привел, как видим, к преобладанию разводов и обилию нечистоплотных связей.

Враг изменяет, говорит авва Исаия, вожделение по естеству, необходимое для супружеской жизни, в срамное похотение; погоня за «любовью» есть извращение материнского инстинкта, опошление Божьего дара: плотское соединение с мужчиной вместо средства к рождению детей становится средством для самоутверждения и удовольствия. Особенно последние двадцать лет; скольких женщин сбило с толку активное секс-просвещение в прессе и по телевидению, они перестали доверять собственным ощущениям и увлеклись заботами о достижении пропагандируемого СМИ супернаслаждения, совсем не свойственного строению женского организма.