Дермафория - [39]

Оз представлял собой крохотную серую комнатушку в форме куба с календарем на стене, кофейной кружкой и стопками испещренных записями листков за компьютером. Я расхаживал взад-вперед, постукивая кулаком по ладони, бормоча под нос, а глупая собачонка крутилась под ногами, вертя хвостом, поглядывая на меня просительно снизу вверх, требуя чуточку внимания. Есть, спать, бегать, гавкать, срать, есть и спать. Нам такое существование недоступно хотя бы уже потому, что о собаках всегда кто-то заботится. Я еще раз проверил запоры на дверях, взял записи и лег на диван с надеждой хоть немного поспать.

* * *

Невероятно. Как могло случиться, что я сам ни разу это не попробовал? Я вдохнул белую пыльцу, воплощение Больше, и первая волна пришла уже через несколько секунд. Она накрыла и подхватила меня, принеся больше энергии, больше сил, больше идей, больше счастья, больше всего. Препятствия не исчезли, впереди по-прежнему лежали дни и дни работы, но теперь я мог справиться с ней. Она принесла больше тебя, Дезире. Меня переполнила бесконечная любовь к тебе, любовь, о существовании которой я знал, но к которой, как к бездонному резервуару, подключился впервые, и теперь она сочилась из всех пор, и мне хотелось смеяться и солнцу, и небу, и каждой ползающей в пустыне твари, потому что всего этого было одновременно много и мало.

Все будет в порядке. Я все просчитаю, выпутаюсь из неприятностей, напрессую для Хойла голубых таблеток, а потом, Ди, мы с тобой исчезнем, уедем куда-нибудь. Куда захотим. Надо только сделать так, чтобы Рыжий не появился в лаборатории, пока я сам этого не захочу. Я пообещал себе, что все будет так и даже еще лучше. Я знал, что могу это сделать. Только один раз. И больше никогда. Да, так говорят себе все, но мало кто удерживается от второго и третьего раза, а потом это входит в привычку. У меня будет иначе, потому что я знаю, это — преходяще, а моя любовь к тебе, моя мечта о нас — постоянны и вечны, и они сильнее порошка желания. Но он был здесь, под рукой, лежал белыми ленточками на столе, и каждый грамм, каждый пакетик обещал больше и больше времени для того, чтобы дать Хойлу то, что ему нужно.

Это не было неясным ощущением эйфории или расплывчатым чувством благостности. Нет, я испытывал то же самое, что испытал Творец в тот момент, когда изрек: «Да будет свет». Как будто центр вселенной взорвался у меня в груди, разметав во все стороны пространство и время, и этот миг стал началом Всего, первым мгновением бесконечных будущих мгновений. Мысль о сравнении с Богом может показаться кому-то смешной, но я действительно чувствовал себя им. Все мгновения пережитой когда-либо любви пронизали меня потоком счастья, миллионы таких мгновений, очищенные от сопутствующих им воспоминаний, пропитали каждую секунду моего бытия. Счастье и любовь, беспредельные и ничем не ограниченные, переполнили мою грудь и продолжали разрастаться, расширяться, как будто сердце мое стало центром большого взрыва, а я сам был Богом, источником разлетающейся во всех направлениях любви.

Я не боялся Уайта. Уайт подчинялся Хойлу, которому диктовал волю неведомый и скрытый от глаз совет директоров. Угловой офис, кресло с высокой спинкой и ручной работы ящичек для сигар дались ему не просто так. Я знал, что скоро всему этому наступит конец, но пока хотел только одного: качаться на теплых волнах и наслаждаться струящейся во мне любовью.

Спустившись на землю, я подумал, что приму душ и поставлю точку, но потребность заново пережить невероятное оказалась сильнее страха перед Могильщиком, Манхэттеном Уайтом и людьми-жуками, которые должны были вот-вот свалиться с черного неба пустыни.

Простата превратилась в дымящийся огарок, будто кто-то воткнул в задницу каминную кочергу, но остановиться я уже не мог. Я думал только о том, как сильно люблю тебя, и каждая новая доза прошивала меня волной всего сущего, волной самой вселенной. Я думал только о тебе, хотя мысли уже расползались, и я не мог удержать их. Дезире, я бы никогда не подумал, что зайду так далеко с тобой и Уайтом. Что, вы знаете друг друга?

Надо сбросить газ, притормозить, собраться с мыслями. Я ломал голову над резервным вариантом. Итак, мы не смогли реплицировать вещество. Просто не смогли. Я уже заготовил солидный запас ЛСД и немного весьма приличного препарата X. Сказать по правде, я хитрил и раньше, отщипывая по чуть-чуть от каждой партии, зная, что поступаю правильно, подготавливаясь к экстренной ситуации, и что никто ничего не заметит, если выполнять норму, поддерживать уровень производства и обеспечивать им доход — пусть даже ценой искажения отчетности в конце месяца. Конечно, я рисковал, понимая, как взбеленится Уайт, если раскроет мои махинации, но я был их курицей, несущей золотые яйца, а что хорошо для курицы, хорошо и для петуха. Да и кто он, петух?

Итак, я собрал резерв и подготовил запасной план. Я мог сказать Уайту: «Эй, приятель, с тем дерьмом ничего не вышло, но знаешь что? У нас есть полмиллиона доз чистейшего левого ЛСД, и мы можем протолкнуть его по своим каналам, верно?» Им будет не что пожаловаться. Они дадут мне отсрочку, пойдут на все ради денег. Таких денег, что им и не снились. Оставалось только надеяться, что тот мотоциклист, что якобы опрокинул на себя кислоту и потом, сидя посреди пустыни, курил шкурку геккона, набитую карандашными очистками, питался мясом тарантулов и поджаривал на солнышке свой член, очнется через полгодика в уютном сумасшедшем доме.