Деревянная пастушка - [122]

Фридрих выхватил было пистолет, но Геббельс придержал его руку, ибо фюрер, ко всеобщему удивлению, заикаясь, принялся извиняться! Он, видимо, был настолько потрясен этим призраком Банко[52], что принялся уверять его, будто произошла ужасная ошибка — боже упаси, он вовсе не хочет, чтобы хотя бы волос упал с головы дорогого ему Банко.

— Сейчас же идите к доктору.

«Да, видно, и в самом деле произошла ужасная ошибка, — подумал Фридрих. — Так просто было всех их перебить и вдруг — извольте! Суеверный фюрер еще может решить, что это дурное предзнаменование…» И тут Фридрих вдруг почувствовал, что рука, лежащая на его локте, дрожит, и, взглянув на Геббельса, увидел, как тот изменился в лице. «Ага! — подумал Фридрих. — Значит, и ты тоже понял, что фюрер еще может все переиграть и отменить операцию, и тогда где будешь ты, мой друг?»

Но тут сверху послышался веселый гул голосов, неясная баварская речь и появилась группа «старой гвардии» — все улыбающиеся точно паяцы, и радостные, и довольные, как терьер после охоты на крыс. При виде их фюрер сразу приосанился и принялся хлопать их по спине.

— Уж вы извините нас, герр Гитлер: одному мерзавцу удалось спастись, но ничего, мы скоро его прикончим!

— Забудьте о нем, ребята! Вы мне нужны для более крупной игры.

В большинстве своем это были «ветераны», когда-то вместе с Гитлером обтиравшие уличные углы… Фридрих успел узнать Эссера, жадного до скандалов «желтого» журналиста; Эмиля Мориса, натаскивавшего для Гитлера первые отряды головорезов, до того как были созданы (как таковые) СА; и Вебера — партийного геркулеса, раздобревшего поистине до размеров Гаргантюа. Вебер работал вышибалой в пивной до того, как одиннадцать лет назад во время провалившегося мюнхенского путча возглавил своих «оберландовцев».

— Ну, ты доказал, что силы у тебя под этим жиром еще хватает! — произнес фюрер и весело ткнул его под ребро, так что человек-гора даже рыгнул. — Да и ты тоже, Эссер: я смотрю, любовницы не лишили тебя пыла!

Затем все они прошли в кабинет Вагнера, оставив Фридриха на часах в коридоре, и двери плотно закрыли. До ушей его сквозь трехдюймовую дверь почти ничего не долетало, лишь порой приглушенный визг Гитлера, предававшего кого-то анафеме за измену (значит, вопреки предположениям Банко кое-кто из пировавших был еще жив). Затем двери распахнулись и появился Геббельс.

— Запомните, — хохотнув, бросил он кому-то через плечо, — это только закуска. И нам надо пошевеливаться, пока вести об этом не дошли до их шефа!

Внутри за дверью невидимый фюрер громко, скороговоркой перечислял имена:

— Дю Мулен… Шнейдгубер… Шмидт… (который только что прибыл).

Но, услышав слова Геббельса, он словно бы вдруг очнулся и выскочил из комнаты. Когда он проходил мимо, Фридрих подумал: «Интересно, что сейчас чувствует Адольф? Вид у него такой, точно он обмочился…»

Но тут обоим адъютантам велено было, прихватив с собой команду убийц, срочно грузиться всем в бронированные автомобили.

27

В Висзее доктора в половине седьмого разбудил невероятный грохот и шум внизу — там так орали и стучали, что проснулся бы и мертвый. Доктор обнаружил, что оба адъютанта исчезли, а двое берлинских «туристов» сидят по обе стороны его кровати — оба оказались переодетыми гестаповцами из Берлина, и доктор был теперь у них под арестом.

Еще прежде, чем Гитлер и его свита прибыли на место, туда примчались на армейских грузовиках люди Дитриха с «персоналом» из концентрационного лагеря в Дахау. Эти объединенные силы окружили гостиницу. А как только появился Гитлер, некий «турист» осторожно спустился вниз и неслышно отодвинул задвижки, после чего Фридрих вытащил графа Шпрети из комнаты № 5, где в воздухе стоял запах пота и бриллиантина, а Брюкнер и Эмиль Морис ворвались в комнату № 9, где Гейнес делил ложе со своим шофером. Хотя Гейнес славился быстротой реакции, пришельцы опередили его, оглушив ударом по голове; грохот же, раздававшийся по всему дому, производил сам Гитлер. Рукояткой своего фетиша, старого хлыста из кожи носорога, он дубасил в запертую дверь комнаты № 7.

— Кто там? — буркнул сонный голос.

— Я, Гитлер! Откройте!

— Как вы рано! Я ждал вас около полудня.

Как только дверь отворилась, Гитлер набросился с обвинениями на еще не проснувшуюся после сделанного укола фигуру в пижаме. Однако Рем усилием воли заставил себя очнуться, и тогда до него наконец дошло невероятное обвинение Гитлера. Он начал оправдываться.

— Связать его! — сказал Гитлер.

Тут, разбуженный шумом, явился хозяин, в ночной рубашке, недоумевая, кто мог впустить сюда этих разбушевавшихся незнакомцев. Увидев своего самого именитого постояльца, Рема, он выбросил руку в нацистском салюте, но постоялец даже не попытался ответить тем же. Да и как мог он это сделать, когда был уже в наручниках?

— Na, ja — Grub Gott![53] — с горечью сказал Рем.

Затем Фридрих вывел Рема на улицу и запихнул его в машину, в то время как Гитлер, взяв под локоть дрожащего хозяина, извинялся за причиненное беспокойство…

«Пока все идет как надо!» — подумал Фридрих, заметив, что фюрер чуть не пляшет от радости. Что же до причитаний врача по поводу того, что все его лечение теперь пойдет насмарку… Это ведь была не Англия, где даже убийцу нельзя повесить, если он болен и врачи считают, что это может повредить его здоровью, а потому врача, о котором идет речь, вскоре пристрелили.