Дерево уккал - [38]

Григорий наблюдал не только за происходящим вокруг. Он прислушивался к новым ощущениям внутри себя и диву давался. С недавних пор он начал чувствовать лес. Нет, не запах хвои и смолы, нечто совсем иное. Грек угадывал, какой зверь выйдет из чащи на поляну задолго до того, как слышался шум раздвигаемых ветвей и показывались рога на голове оленя, кисточки на ушах рыси или хитрая острая мордочка лисицы. Он слышал белку, прячущую в дупло орех, и знал, что мог бы без труда отыскать это дупло, он улавливал запах страха – это осторожный суслик прятался от хищного охотника, он ощущал теплый и шершавый язык волчицы, вылизывающей новорожденных волчат в своем логове. А еще у Григория неимоверно ускорились реакции. Он не мог понять, в чем дело и списывал свое новое состояние на целебные отвары с неизвестными свойствами, которыми лечила его Хозяйка.

Загадочная и одновременно совсем простая, не испорченная человеческими пороками – властолюбием, гордыней, стяжательством, она жила одна в маленькой хижине и в то же время со всем богатством мира, разбросанным вокруг – лишь только руку протяни. Другой жизни Хозяйка не знала и не хотела. А может, и никто бы не захотел.

Григорий вдруг вспомнил заволжских старцев. Какой внешне похожей на то, что он видел сейчас, казалась их жизнь. И все же, нестяжатели уходили в скиты не ради бегства от суровой действительности, а ради построения новой благой жизни там, где они могли это сделать. Ради примера для других.

А потому сказка сказкой, но сделать еще предстояло очень много. Ведь грек даже не знал, живы ли его друзья, жив ли так полюбившийся ему меховой шарик Игнат. Несмотря на это, неожиданно обострившееся чутье твердило, что найти их теперь он вполне в состоянии. Твердило оно также и то, что времени осталось немного, но оно все еще есть, а волчий укус и чудесное врачевание в нежных руках Хозяйки не случайное совпадение. А раз так…

Впрочем, сейчас даже мысли о заволжских старцах не могли оторвать Григория от той, кому он был обязан жизнью. Когда она освобождалась от повседневных забот, а он прекращал разминки и прием лекарств, они бродили под кронами вековых деревьев, вели беседы, а чаще просто молчали. И когда Григорий все же осмеливался прервать это сладкое молчание, он спрашивал про лес, про духов и людей, про похищенный множитель и таинственный народ уккал, с одним из представителей которого ему довелось подружиться. А Хозяйка отвечала как могла, или как хотела – кто уж ее знает?

Однажды в ходе такой прогулки, вечером, когда солнце скрылось, а на небе показался бледный серп луны, они вышли на поляну, посреди которой стоял толстенный и корявый пень. Вечер был необычным. Ни с того ни с сего обострившиеся чувства Григория тревожил сгустившийся и дрожащий от переполнявшей его энергии воздух. Хозяйка ощущала эту тревогу. Она положила руку на плечо своему спутнику и сказала:

– Ты очень сильный. Я ожидала, что снадобья сделают свое дело, но чтобы так… Пришло время раскрыть проклятье и дар. Не бойся, я помогу.

Вложив свою ладонь в ладонь Григория, она неспешно повела его в центр поляны, где, будто одинокая и стойкая скала меж бьющихся об нее штормовых волн, торчал старый-престарый, видевший взлеты и падения древних народов и за века превратившийся почти в камень, пень.

* * *

Недовольно урча и фыркая, менки сгрудились неподалеку от покинутой стоянки Адама и Сайхан. Твари все больше и больше приходили в отчаяние из-за того, что потеряли след. Прирожденные охотники, обладающие идеальным нюхом, на этот раз они попали впросак. Нет, окружающие запахи были невероятно сильны. Можно сказать, просто-напросто воняло. Воняло так, что не только мозги, инстинкты отказывались выполнять свои функции. Зверская ярость на себя, на добычу и на весь окружающий мир заставила менков круша окружающую растительность броситься на поиски источника, так раздражавшего их зловония. Вытаптывая подлесок, раскраивая похожими на медвежьи когтями кору крупных деревьев, и просто сшибая на пути мелкие, они носились вдоль и поперек, пока один особо мерзкого вида зверь не стал как вкопанный перед загородившей ему путь кедровой веткой. Ветка не значила ничего, но вот то, что висело на ней…

Адам, Сайхан и Игнат в своей неизменной сумке взбирались на гранитные скалы, то там, то здесь нависавшие над рекой. Все еще весьма упитанному, несмотря на тягости пути, поляку такие упражнения давались непросто, но, надо отдать должное, он терпел. В конце концов, что такое пара килограммов лишнего веса против перспективы оказаться на вертеле у людоеда? Да и чем тоще будешь, тем меньше шансов приглянуться вожделеющему человеческой плоти хищнику. Хоть и думалось, что менки ищут Григория, а не его, проверить сей вывод шляхтич решил как-нибудь в другой раз. И все же он ворчал.

– Вот я, ей-богу, не понимаю, как можно было до такого додуматься? Дикарские, варварские нравы. Тьфу ты, порезать портянки и развесить на деревьях. С себя бы что-то сняла и повесила. А как я теперь ходить буду? Ноги разотру в кровь и дальше что?

– Да я б и сняла, – ответила, не оборачиваясь карабкавшаяся впереди татарка. – Только так могуче ни одна из моих вещей не воняет. А у менков нюх о-го-го. Нет, только портянки и никак иначе. И вообще, хорош трепаться, дыхание побереги.