Дерево свободы. Стихи зарубежных поэтов в переводе С. Маршака - [4]

В эту ночь сердца и кружки

До краев у нас полны.

Здесь, на дружеской пирушке,

Все пьяны и все равны!

К черту тех, кого законы

От народа берегут.

Тюрьмы — трусам оборона,

Церкви — ханжеству приют.

Несомненно, что Маршаком и в этом его соперничестве руководила (опять-таки пользуясь определением К. И. Чуковского) «страстная увлеченность… даже… одержимость великой народной поэзией…»[14].

Маршак вовсе не придерживается буквалистской точности, а в согласии с законами русской речи и русской поэзии естественно и непринужденно перестраивает или переосмысливает те или иные метафоры и речевые конструкции Бернса. Так, «суды были возведены для трусов, церкви построены ублажать священника» — не то же самое, что «тюрьмы — трусам оборона, церкви — ханжеству приют», однако ни у кого не вызовет сомнений, что мы имеем дело не с пересказом, не с вариациями на тему, а именно с переводом, созданным из того же духовного, смыслового, лексического и даже фонетического материала, что и подлинник.

И все же, показывая читателю состязание между Маршаком и Багрицким, думаешь не столько о победителе, установившем в русской поэзии новые эталоны переводческой точности, новые, высокие критерии переводческого мастерства, сколько о тех неограниченных возможностях, которые для больших поэтов таит в себе перевод как средство поэтического самовыражения, где личность переводчика так причудливо накладывается на личность автора и происходит то слияние жизни с поэзией, о котором Маршак когда-то писал:

Питает жизнь ключом своим искусство.

Другой твой ключ — поэзия сама…

В этом смысле еще более знаменателен 66-й сонет Шекспира — четырнадцатистрочный плацдарм, на котором Маршак встретился с другим своим поэтическим современником — Пастернаком.

В последние годы именно вокруг этих двух, очень разных, но в каждом случае по-своему замечательных переводов возникла литературоведческая полемика, не лишенная известной доли схоластики[15]. Едва ли стоит утруждать себя «сталкиванием» Маршака с Пастернаком ради того, чтобы с помощью достижений одного выискивать мнимые недостатки другого.

Нужен объективный взгляд, чтобы увидеть не только разницу между обоими переводами, но и сходство, состоящее в силе таланта и в том, что и Пастернак и Маршак сошлись в своем чисто шекспировском восприятии взаимоотношений между вечностью и временем. Вспомним стихи Маршака, посвященные Шекспиру:

О том, что жизнь — борьба людей и рока,

От мудрецов древнейших слышал мир.

Но с часовою стрелкою Востока

Минутную соединил Шекспир… —

четверостишие, которое так перекликается с пастернаковскими строками о художнике:

Ты — вечности заложник

У времени в плену.

Примечательно и то, что и Маршак и Пастернак в своих высказываниях о Шекспире сформулировали основные принципы своего творческого метода.

«Переводить Шекспира, — сказано у Пастернака, — работа, требующая труда и времени… Это каждодневное продвижение по тексту ставит переводчика в былые положения автора. Он день за днем воспроизводит движения, однажды проделанные великим прообразом. Не в теории, а на деле сближаешься с некоторыми тайнами автора, ощутимо в них посвящаешься…»[16]

И еще:

«Нарисовать ли в поэме о девятьсот пятом годе морское восстание или срисовать в русских стихах страницу английских стихов, гениальнейших в мире, было задачей одного порядка и одинаковым испытанием для глаза и слуха, таким же захватывающим и томящим…»[17]

«Нам легче понять Шекспира, — пишет Маршак, — чем нашим отцам и дедам. Нам довелось увидеть собственными глазами и ощутить собственным существом крутые повороты истории…»[18]

И далее:

«Я адресую сонеты читателю XX века, и мне очень важно, чтобы до него дошел весь внутренний жар, таящийся в оригинале, и то удивительное сочетание глубокой мысли и простодушия, которое заключено во многих строчках Шекспира…»[19]

Вдумчиво вчитаться в эти слова куда плодотворнее, чем без конца рассуждать о том, что ближе к Шекспиру: «вдохновения зажатый рот» или «мысли заткнут рот», «праведность на службе у порока» или «доброта прислуживает злу»?.. Но в этих же высказываниях таится разгадка, почему Пастернак дал нам 60-й сонет в таком виде:

Измучась всем, я умереть хочу,

Тоска смотреть, как мается бедняк,

И как шутя живется богачу,

И доверять, и попадать впросак.

И наблюдать, как наглость лезет в свет,

И честь девичья катится ко дну,

И знать, что ходу совершенствам нет,

И видеть мощь у немощи в плену,

И вспоминать, что мысли заткнут рот,

И разум сносит глупости хулу,

И прямодушие простотой слывет,

И доброта прислуживает злу.

Измучась всем, не стал бы жить и дня,

Да другу трудно будет без меня… —

а Маршак в таком:

Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж

Достоинство, что просит подаянья,

Над простотой глумящуюся ложь,

Ничтожество в роскошном одеянье,

И совершенству ложный приговор,

И девственность поруганную грубо,

И неуместной почести позор,

И мощь в плену у немощи беззубой,

И прямоту, что глупостью слывет,

И глупость в маске мудреца, пророка,

И вдохновения зажатый рот,

И праведность на службе у порока.

Все мерзостно, что вижу я вокруг…

Но как тебя покинуть, милый друг!

«Переводчик в стихах — соперник…