Деревия. Одиссея историка Улетова - [34]

Ну а остальное дело техники. Подпоил, снял отпечатки с ключей. Проник в коморку, когда тот был на смене. Взял чемодан прихватил еще, что под руку попало, а именно табачные изделия — сигары да папиросы…

*****

Хилял по проулкам — на всякий случай — заметал, как водится, следы. Чемодан в руке, вещевой мешок c табачком за плечами. Нутром почувствовал слежку. Тут и двое хмырьков вынырнуло, откуда не возьмись как черти… хм… из табакерки.

Хоть и двое, а в узких проулках обложили гады, загнали в угол. Выхватил перо, решил просто так в руки не даваться. Мент наставил пушку, взял на мушку…

И тут вдруг полыхнуло и враз померкло как в самую темную южную ночь.

Очнулся. Стоял, как и стоял — в руке финка — но не в кучковском закоулке, а на извилистой дорожке, пролегавшей через поляну, окруженную лесом.

Двинул наугад. Лишь пройдя с полверсты, убрал финку, запрятал в потайной карманчик. Охлопал себя по карманам: ни портмоне с деньгами, ни мелкого барахлишка. Видно, растерял — выронил, когда тикал от фараонов.

Правда, за плечами сидор с табачишком — не велико добро, но можно выручить каких-никаких деньжат.

В голове вертелось: ушел от ментюганов, ушел! Но как?! Брел незнамо сколько, не встренув ни души.

Вдруг потянуло дымком, да и сам он едва заметно курился в прозрачном небе. Где-то люди, надо быть на стороже.

В животе слипался и стонал желудок — страсть, как хотелось шамать — на дело по заведенной привычке вышел не жравши — работалось так легче.

А вот и людишки. Гля, аж трое — рука привычно потянулась к потайному карману, нащупала перо.

Какие-то вахлаки — одеты странно — на выпуск вышитые рубахи, домотканые куртки-безрукавки, широкие кожаные пояса, на головах дурацкие высокие войлочные шапки. Вроде молдаван-бессарабов из глухих сел или гуцулов, что иногда забредали ради торговли на донские базары. Ребятки были явно навеселе: дурачились, приплясывали, один прошелся колесом. Может, какие артисты из погорелого театра…

Вахлаки приближались, тыча пальцами и гогоча как малые дети.

«Эки смешны порты», — расслышал Сила. Говорили они вроде не по-русски — что поймешь — а что нет. Точно, гуцулы или может эти, как их там… русняки-словаки, что живут в Карпатских горах. Опились винца или горилки и куралесят. И вот те на: обступили, тычут и тычут пальцами, да хлопают себя по загривкам. Показывают, что я не в себе, в смысле на голову болен, понял вдруг Сила. Ну да, одет-то совсем не так, как они…

«А черевики-от мои», — пробасил вдруг один из вахлаков, ткнув корявым пальцем на смятые в гармошку, ладные почти новые сапоги, а другие дружно загоготали.

Сила враз понял, что к чему. Пора учить уму-разуму оборзевший вкрай местный молодняк.

«Та ты шо в натуре, фуцин, рамсы попутал», — вместо указки «педагог» выхватил финку, оскалился, прыгнул на того, кто покусился на обувку.

И опомниться не успел, как оказался распластан на земле, обезоружен и обездвижен.

«Похоже на стиль Шаолинь — летающий монах — но откуда эти селюки знают такие приемы!», — думал Силантий, опустошенно глядя в белесое небо.

Сила обучался боевым искусствам в разведшколе, да и с малолетства поднаторел в уличных драках. Но и старуху нашла проруха, а может и непруха. Эх, знать бы, что хлопцы непросты…

Один уж поигрывал выбитым ножичком, рассматривал трофей, сдавив немалым своим весом ноги. Двое других намертво держали, подвернув за спину руки. Пытался, было вывернуться, но вместо привычного: «Не рыпайся, фуцин, на перо посажу!» — попросту получил в ухо.

Обшмонали как последнего терпилу. Да только не нашли ничего. Забрались в вещмешок, выпотрошили — вытаращили зенки. Курево нюхали, пробовали на язык — скаженные, да и только. К тому времени успели скрутить руки за спиной толстой веревкой, но позволили сеть.

— Се што суть? — спросил один варнак

— Табак, не видишь что ль.

— Чого тако?

— Папиросы, сигары и трубочный.

Таращил глаза как конь.

— Пойдем, робят, он эту требуху, вестимо, жрет, убогий.

Вахлаки заржали — да так, что стало закладывать уши.

— Несть чого с него взять-то окромя черевик.

Сапоги уже виднелись за плечами, привязанные к палке.

Тот, что был у них, видать, за пахана, бросил под ноги Силантию мешок, после подошел, поигрывая ножичком, обошел вокруг, словно примеряясь, как поудобней и покрасивше пришить. Но перерезал веревку на руках и ласково дал по шее.

«Ступай, убогий, да нас не забывай. А нож-от твой пригодится курей резать», — снова жеребячий ржач — ух и жизнерадостный народ!

*****

Сила подошел к частоколу, что окружал двор. Осмотрелся окрест, глянул долу. Пейзаж сельский, но уж больно непривычный. Деревенька или скорее хуторок, куда принесло его, располагалась на круче, над рекой. На противоположном берегу виднелось большое село. Сплошь обнесено высокой — никак крепостной стеной — где из бревен, а где и из камня. Странно: не видать ни одной церквушки. Дома сплошь из дерева, наподобие изб; курятся дымки, можно разглядеть и людей.

Точно — сектанты. Не признают ни церквей, ни попов, ни колоколов, а молятся в своих же домах. Одно слово — «духоборы».

Чудны нравы здешнего народа. Вроде бы и не особо богобоязненны. Одни вон ограбили, другие приютили.