Деревия. Одиссея историка Улетова - [3]
Немалая площадь-двор напоминала бурлящий котел — гул голосов порой заглушал призывные трубные раскаты. И вот раскрасневшийся отрок оторвался от дуды…
Враз все стихло. В сенях княжьего терема показался молодой княжич. Это был Мал или попросту Малко — младший сын светлого князя Деревской земли Твердимира.
«Князя боги забирают, — произнес он дрожащим голосом. — Люди Деревские, благословите меня держать землю…»
Ведомо было люду: Твердимир завещал державу молодшему Малко. Да и кому еще — старший сын умер во младенчестве; средний сложил буйну голову в киевской рати.
Мал продолжал: «Буду блюсти землю, радеть о люде нашем…».
Княжич говорил, и у многих на глазах навернулись слезы. Князь Твердимир был в Деревах в отца место: боронил смердов перед злыднями киевскими, судил суд по правде — не давал в обиду сирых да убогих.
А что будет завтра?
Сможет ли Мал защитить люд от Киева?
Да и не пора ли держать свою землю? как прежде?
Многие еще помнят, как жили и сами собой управляли…
Вечники слушали, не проронив не слова.
Невеселыми хмурыми были их лица. Тяжкие думы обуревали и Сновида.
— Люди деревские! Доколе будем сносить силу! — молодой зычный голос звучал холодно и жестко.
Княжье слово — не ветер. А значит быть рати…
— Да ведь вон сколь мощи у них, не выдюжить?!
— На силу найдется сила, а то и хитрость! Верно ли слово мое, мужи деревские?!..
*****
Шли молча, переговорили про все, спели все песни. До родового селища оставалось совсем немного.
Незаметно подкралась истома, и путники решили передохнуть. Вот и подходящее место: могутные дерева, расступились, открыв взору уютную поляну. Обильно струящиеся родники манили свежестью и прохладой. Вдоволь напились ключевой воды; едва перевели дух, как пустые желудки заговорили наперебой.
Что ж пора и трапезничать — Сновид послал молодшего сына Любяту добыть дичи.
Дружина воздала мольбу и требу Сварогу, дабы ниспослал он сварожича. Внял посулам божич — закурился дымок, а за ним разошлось и пламя. Воротился младший — к поясу приторочена добыча добрая: три перепела, тетерев — тугой лук да молодецкая сноровка сослужили верную службу. За трапезой резвой косулей промелькнуло время — солнце клонилось к закату. Решили продолжить путь поутру. Ночь скоротали у тлеющего костерка в неспешных разговорах и сладкой полудреме.
Светало. Споро двинулись в путь. Родные огнища вот-вот должны показаться из-за соседнего холма…
*****
Конское ржание и гулкий топот копыт заставили остановиться. Из-за малого перелеска вынырнули всадники числом восемь — все, как один, на вороных скакунах.
Видно по всему — незваные гости из Киева — издалече приметны длинные усы, сплетенные у иных в косички.
Встреча не предвещала ничего доброго. Да и Сновид решил встретить верховых неприветливо, а там уж будь что будет. По его кличу выстроилась дружина в боевой круг, прикрывшись щитами, ощетинилась копьями, изготовился к стрельбе Любята.
Всадники приблизились. Молча принялись кружить, сужая и сужая кольцо. Наконец один из них, видимо воевода, выкрикнул, как выхаркнул:
— Псы, смерды, али у вас зенки ваши рыбьи повылазили…
— Ступайте с миром — се наша земля, — отвечал Сновид.
— Да ты ведаешь старый пень, кому перечишь!!! — Княжьему мытарю стольнокиевскому!!!
— У нас свои князья, свои мужи и старцы нарочитые, еже держат Деревскую землю.
— Да ты песья кровь… — мытарь задыхался от злобы; кровью налились дотоле бешено вращавшиеся мутные глазенки. — Пойдешь со своими во Киев-град на княжий двор, паче задолжала земля ваша дани; бросайте ваши деревяшки, отродье, а не то порубим аки капусту.
Один из верховых достал лук, приладил стрелу — со свистом пронеслась она поверх голов. Ответ был дан сразу — пущенная из-за щита стрела едва не лишила киевского мытаря ока.
Жребий брошен…
Всадники выхватили из ножен мечи, загикали, засвистали, распугали полевых птах, что стаями всколыхнулись с насиженных мест.
Но неробкого десятка деревские смерды — зазвенела, запела тетива — удалой Любята пускал по ворогу стрелу за стрелой. Верховые умело уворачивались, прикрывались круглыми малыми щитами. Их лучник тоже то и дело бил из тяжелого дальнобойного лука, да без толку — надежно, словно тын прикрывали древлян большие щиты.
Так состязались в ратном искусстве пешие с конными…
Вот один конь заржал, встал на дыбы, едва не сбросив седока; каленая стрела впилась в круп. Вот и другой завалился на бок, но успел спешиться всадник, и чуть отдышавшись, словно разъяренный бык раздувая ноздри, ринулся на живую крепость — сокрушил мечем щит…
Но не тут-то было: вострое копье ударило в плечо, попятился он назад, да и отскочил трусливым зайцем под улюлюканье и посвист мужей деревских.
— Добрый гостинец?!! Поди дома того не отведаешь?!! — Сновидовы словеса отозвались дружным хохотом дружины. Укоризна в иных устах язвит будто пчелиное жало, но глухи на сей раз оказались кияне — наскоро перевязали своего, усадили под кустом, и, отъехав чуть поодаль, о чем-то перемолвились.
Поскакали прочь.
Сновид враз разгадал их замысел — велел дружине перестроиться клином.
Вот несутся во весь опор ярые кони, смертоносными молниями поблескивают злые мечи. Быть бою лютому!
