Деревенская околица. Рассказы о деревне - [36]

— Артисты грёбаные! Перетягивание каната устроили на переезде! Под суд захотели? Ох, и дурачьё! Вам же всем тут сразу была братская могила, только бы свету и видели.

Мужик уже в годах, говорит, а у самого руки трясутся.

— Благодарите этого паренька. Даже страшно подумать, что могло случиться, не успей он сдёрнуть трос. Ну, парень, у тебя и нервы. Звать-то тебя хоть как? Володя? Ну, спасибо тебе, сынок. Да помогите же вы ему кто-нибудь! Занесите его в тепло.

Володю бережно подняли и занесли в тёплый автоклуб, и тут все как прозрели. У этого парня, который не умел петь и играть на гитаре, оказался самый большой талант. Талант любить людей так, что готов за них отдать жизнь. Но сейчас он был бледный как полотно, прерывисто дышал и покрылся капельками пота. Сапог был полон крови, и она уже сочилась на пол автоклуба.

— Быстро разрежьте сапог и снимите, — скомандовала Маша.

Трос рассёк голенище сапога и мякоть ноги так, что была видна бледнорозовая кость. Аптечки, конечно, у растяпы Севы не оказалось, поэтому Маша аккуратно рвала свой белоснежный халат на полоски. В начале, как и учили, наложила тугой жгут выше колена и остановила кровотечение, потом забинтовала ногу.

Пока она занималась Володей, к переезду подъехал совхозный молоковоз, и парни нацедили из бака пару вёдер бензина. Сева завёл двигатель и погнал автоклуб вперёд. В больницу.

Володе было больно, очень больно, хоть криком кричи, а он молчал. Как загипнотизированный смотрел на Машу. Ему бы что ни будь обезболивающее, да где же его взять? А Маша сжимала его руку, гладила обветренное лицо и волосы, и всё шептала:

— Володичька, миленький! Ну, потерпи, родной. — А у самой по щекам катились хрустальные бусинки, но она не стыдилась.

А Володя смотрел на неё во все глаза и… улыбался.

ПОЖАР

Два года назад Митька Скворцов утопил в болоте трактор. Утопил по дурости. Когда ударили морозы и выпал первый снег, Серёге Тюменцеву удалось заполучить лицензию на отстрел лося. Собрал друзей и с районным егерем подались «на лося».

Поехали на тракторе Митьки Скворцова, только прицепили к нему сани с будкой, в которой лесорубы грелись на валке леса. В бору следы лося нашли быстро, и началось: отцепили будку, все набились в трактор и стали преследовать зверя. Лось почувствовал погоню и ушёл на болото. Охотникам бы поостеречься, да понадеялись на мороз, а зря. Трактор проломил промёрзшую корку и стал тонуть. Охотники успели спастись, а железная махина ушла в топь. По самую макушку, даже кабины не видать.

Должен был состояться суд, а при Сталине Митька запросто бы угодил на Колыму. Сейчас не те времена, дело случилось в перестройку, а тогда трудящиеся сами выбирали себе начальство. Коллектив встал горой за Митьку, и всё обошлось. А что дальше? Свободной техники нет, поэтому его перевели в слесари. По осени, когда спала вода, трактор наполовину высунулся из болота и его двумя «Кировцами» длинным тросом удалось вытащить.

Чтобы Митька осознал вину, бригадир Поляков заставил его восстанавливать трактор, а того уже ржа попортила. Раскидал он «утопленника» и началось мучение. Каждый день ходил за бригадиром и клянчил запчасти. Митьке надо семью кормить, а какая зарплата на ремонте? А бригадир всё «учил» его за грехи.

Кое-как закончил он ремонт и стал работать. Шла сенозаготовка. А тот год дожди прошли вовремя и травостой был отменный. На пустоши среди бора поставили больше двухсот стогов, но много сена ещё было в валках. Погода баловала, с месяц было сухо, и вдруг барометр стал показывать непогоду. Подул ветер, небо заволокли сизые облака, погода стала портиться. А тут некстати у стогомёта обломился кронштейн, работа застопорилась.

На ремлетучке примчался Поляков и стал «приваривать» этот злополучный кронштейн. Дело привычное, не впервой.

Митька на тракторе сгребал сено на другом конце покоса. Утром с Поляковым разругались насмерть. Митька своё: «У меня левый фракцион клинит, лишь правый исправен. Как работать?».

А бригадир своё: «Регулируй, погода, сам видишь, портится. Надо успеть сено убрать до дождей. Езжай и работай». Разругались крепко, чуть до драки не дошло, их пришлось растаскивать. Митьку прямо трясёт, в конце разборки он пригрозил: «Мне что, тебя под гусеницу положить, чтобы ты понял?». Поляков тоже ерепенился: «Зря тогда не посадили! Но ничего, я тебя за эти угрозы усажу на нары, вот увидишь!» «Смотри, как бы тебе самому там не оказаться», — бросил Митька напоследок.

И вот они теперь на одном поле, только на разных концах. Непонятно как это случилось, но где работала электросварка, от искры загорелось сено, повалил чёрный дым, сквозь который выплёскивались красные языки пламени. Ветер гнал пламя по стерне, загорелись новые валки, пламя стелилось почти по земле и надвигалось на стога. А за ними бор, где месяц стояла сушь. У огня метались тракторист стогомётчик и Поляков. Они хлестали по пламени каким-то тряпьём, пытались его сбить, да куда там!

Митька отцепил подборочный агрегат и погнал трактор навстречу пламени. Горел уже третий ряд валков, пламя расползалось вширь, ветер неумолимо гнал его на стога, к бору. Сквозь пламя выскочил его трактор. Он к мужикам — и нос к носу столкнулся с бригадиром Поляковым. Ясно, что каждый припомнил утренний скандал, — кто из них должен сидеть на нарах. Бригадир чёрный от копоти, только и сказал: «Правильно в народе говорят — от сумы и тюрьмы не зарекайся».