Деньги - [8]

И все же.

Размышляя над тем, что мне поведал Йоахим, я начинаю улавливать суть идеи. Действительно, мое преимущество в том, что я белый, могу общаться с туристами на их языке, внушаю доверие, однако не настолько, чтобы продавать им ненужное сафари. А надо ли вообще им что-то продавать?

Я возвращаюсь к своему индийскому другу Чандре, которому продал часы. С тех пор как мы впервые встретились, я несколько раз заходил в его лавку, и мы стали почти друзьями, тем более что он успел продать мои часы с выгодой, о размере которой скромно умалчивает. Его ответы на мои вопросы подтверждают мою изначальную идею.

Наступил момент, чтобы делать деньги?

Ну что ж, я знаю как.

Мой первый клиент — немец из Южной Германии, насколько помню, откуда-то из-под Мюнхена, юрист или врач, во всяком случае, человек свободной профессии. После моих первых слов он пристально смотрит на меня:

— Где вы изучали немецкий язык?

— Моя мать — австрийка.

Нет, сафари его не интересует: он не охотник. Гид и переводчик ему тоже не нужны. «Если мне понадобится женщина, я предпочитаю выбрать ее сам». Я поднимаю руки в знак капитуляции:

— Нет, речь вовсе не об этом. Просто хотел вам кое-что предложить: вы ведь собираетесь менять деньги. Скажем, к примеру, сто долларов. В ближайшем обменном пункте за сто долларов вам дадут семьсот шиллингов — это официальный курс. Я могу дать вам семьсот пятьдесят. Вы выигрываете пятьдесят шиллингов, а это почти тридцать немецких марок. На двухстах долларах — сто шиллингов, или шестьдесят марок. На тысяче долларов — уже пятьсот шиллингов, или триста марок.

У него голубые глаза, я морочу ему голову своей болтовней, и под натиском молодого задора голубые глаза немца становятся добрее и задумчивее, но в них все же читается некоторое сомнение:

— И в чем фокус?

Я смеюсь:

— Никаких фокусов. Семьсот пятьдесят шиллингов за сто долларов, и все. И никаких полицейских.

— Ein moment.

Он направляется в пункт обмена и на очень приличном английском языке справляется о курсе валют. Через некоторое время он возвращается, все еще в некоторой нерешительности.

— И ваши шиллинги, конечно же, настоящие?

— Если хотите, можете проверить в банке.

Он решается и меняет четыреста долларов. Я подзываю стоящего в стороне Чандру, который достает из сумки три тысячи шиллингов не очень новыми купюрами и тщательно пересчитывает их. Я специально настаивал на том, чтобы Чандра подобрал не совсем новые банкноты, полагая, что свежие казначейские билеты могут вызвать подозрение. Разумеется, банкноты настоящие, ибо я вовсе не заинтересован в том, чтобы сотрудники Центрального банка Кении обратили внимание на мои валютные операции.

Мы расстаемся с мюнхенцем, и Чандра, как мы договаривались, выплачивает мне комиссионные — двести шиллингов, или двадцать восемь долларов. На черном рынке доллар покупают не по семь шиллингов, а чуть меньше восьми с половиной. И по этой цене он легко находит покупателя: большая индийская диаспора Момбасы и Найроби готовится завершить свой первый исход, начатый в 1968 году, когда тысячи азиатов, в основном индийцы, вернулись в страну предков в результате мер, предпринятых правительством Кениаты, стремившимся выдавить их с ключевых позиций, которые они занимали в торговле. Для Чандры и его земляков покупка долларов по цене восемь с половиной и даже девять или десять шиллингов была единственным способом реализовать приобретенное имущество и сохранить накопленные средства в преддверии отъезда, который мог произойти раньше предполагаемого срока.

Вот на этой разнице курсов и повышенном спросе на доллары я и решил делать деньги, причем очень быстро.

Мне играло на руку новое явление, которое сами индийцы не до конца осознали: внезапный рост числа туристов из Европы в целом и из Германии в частности. Действовать надо было живо, ибо рано или поздно у меня могли появиться проблемы с кенийскими властями, которым вряд ли понравились бы мои финансовые операции, хотя на тот момент они не были противозаконными.

Чандра расплывается в широкой улыбке: даже за вычетом моей комиссии четыреста долларов обошлись ему в три тысячи двести шиллингов вместо трех тысяч четырехсот. Он готов все повторить и свести меня со своими товарищами. Я предупреждаю его:

— При одном условии: все вы будете иметь дело только со мной.

Он клянется чьей-то жизнью. Надеюсь, не моей.

— И вот еще что, Чандра: об этом деле никому ни слова. Тогда сможешь и дальше покупать у меня доллары по льготной цене, то есть по восемь шиллингов вместо восьми с половиной.

Это значит, что всем, кроме него, я буду продавать доллары по восемь с половиной шиллингов, в то время как мне они будут обходиться по семь с половиной. То есть я буду иметь шиллинг с каждого доллара. Но для этого надо найти других мюнхенцев. Два следующих дня я не покидаю аэропорт. После многих часов, потраченных впустую, мне наконец удается сорвать крупный куш: это тоже немцы, и их трое. Они прилетели с женами, которые считают меня душкой. Я обмениваю им две тысячи двести пятьдесят долларов. Половина долларов куплена все тем же Чандрой, другая перепродана торговцу с Килиндини-роуд. Моя чистая прибыль — тысяча шестьсот восемьдесят семь шиллингов. Двести десять долларов. Около восьмисот девяноста двух французских франков.