— Хорошо, вы и футляр мне дадите. Только теперь оставьте меня.
Он схватил её за руку.
— Об одном, об одном умоляю вас, — заговорил он, — поцелуйте меня в лоб. Клянусь вам, — за один этот маленький поцелуй я готов ждать месяцы и годы.
Она колебалась. Мальчик смотрел на неё влюблёнными глазами с каким-то собачьим выражением преданности.
— Наклонитесь, — сказала она.
Он двинулся к ней, схватил её руку и стал покрывать её поцелуями; она приложилась губами к его лбу, высвободила руку и повернулась, чтоб идти. На дорожке стояла Лена и смотрела на них широко раскрытыми, злыми глазами.
— Вот как! — заговорила она. — Вы читаете мораль честным девушкам, а сами завлекаете богатого мальчика. И вы думаете, я не скажу папе всего, как только он вернётся, и вы думаете он не прогонит вас, тотчас же, чтобы спасти брата?
— Довольно! — сказала Тотти. — Я сама у вас не останусь.
Лена захохотала.
— Вот как! А забранное жалованье вы можете вернуть?
— Ленка! — крикнул Костя весь дрожа. — Это — моя невеста, и если ты посмеешь сказать ещё слово…
— Что-о? — воскликнула Лена. — Она — невеста? Да кто ж тебе позволит жениться на нищей, у которой одна пара ботинок, да и то старых?
— Я никогда не была его невестой и не буду, — сказала Тотти. — Я слишком уважаю себя, чтоб ещё хоть час могла здесь остаться. Я здесь всё оставлю: мои вещи, деньги — хотите, оставлю своё последнее платье. Мне ничего вашего не надо. Долг свой я пришлю вам: наймусь в подёнщицы, но отработаю его.
Она вынула из кармана револьвер и бросила его на песок.
— Возьмите — стреляйте, стреляйте друг в друга, в меня, мне всё равно, — сказала она, — но только я ухожу от вас и сейчас же.
Каждый нерв её дрожал, когда она вошла в свою комнату, взяла свой паспорт, положила в чемодан белье и книги, надела шляпку и накидку и села к столу написать несколько слов Петропопуло. Но руки не слушали её, и перо прыгало.
— Всё равно, — потом, когда пришлю за чемоданом.
Она вышла за решётку сада на улицу и машинально пошла по дороге, сторонясь от ослов, мерной рысцой бежавших под грузом каких-то жирных англичан. На углу, у маленького переулка, подымавшегося в гору, она остановилась.
«Куда пойти? — подумала она. — К кому?»
Она вспомнила, что Алексей Иванович говорил о «Калипсо». Она пошла к этой гостинице, поместившейся у самого моря на обрыве. Лакей во фраке долго и внимательно слушал её описание и наконец сказал:
— Очень возможно, что есть такой господин, — но почему он русский? Если это он, то он действительно тут, вот в этом номере.
Алексей Иванович радостно изумился при виде Тотти; он даже растерялся в первую минуту и, спросив, «чем обязан», расположился говорить с ней в прихожей. Но потом спохватился и пригласил в свою комнату. Только тут он заметил, как она была взволнована.
— Вас обидели? — спросил он, сжимая маленькие кулачки. — Изложите, пожалуйста, все обстоятельства.
Она стала рассказывать в общих чертах, что случилось сегодня.
— A-а! Вот как! — говорил он, слушая её. — Так и знал, так и ожидал. Конечно! Ха!
Когда она дошла до последней сцены в саду, он вдруг прыснул со смеха.
— Да, помню: юнец, с видом Горгоны прошёл тогда мимо нас. Влюбился? Гм! Что ж мудрёного? Возможно.
Она кончила и спросила его совета.
— Совета? — переспросил он. — Какого же совета? Уезжайте, уезжайте скорей. Хотите в Россию — так в Россию. Кошелёк мой тощ, но на двоих хватит, даже на первый класс. Место найти в Москве можно. Я найду вам.
Он встал и заходил по комнате.
— Ну, конечно, найду, — подтвердил он сам себя. — И вы расплатитесь с ними. Наконец, заплатите сейчас. Настолько-то хватит. Отдайте, отдайте им сейчас всё.
— Но зачем же я буду вам должна? — спросила она смущённо.
— А, Боже мой! Не всё ли равно, кому вы будете должны? Почему же я хуже грека, торгующего маслинами или пшеницей… чем он там торгует? Ну, будете должны… Отдадите, когда можете… Ведь не возьму же я с вас, чёрт возьми, векселя? Только того не доставало. Наконец я дал слово милому и почтенному архитектору, что в случае нужды помогу вам. Я не знаю, почему он там хлопочет о вас, но я дал слово и сдержу его. Хотелось бы мне ещё нарвать уши этому гречонку из одесской гимназии, — ну, да не стоит рук марать.
В конце концов они решили так. Она останется пока здесь в гостинице и возьмёт номер; завтра утром они отправятся в Константинополь и на первом же пароходе тронутся в Россию. Тотти взяла маленькую узкую комнату, в одно окно, и послала посыльного за вещами к Петропопуло. В записке она писала, что более не может возвратиться в их дом, просит прислать её чемодан и доверенное лицо, которому она могла бы вручить должные ею деньги.
Не прошло и четверти часа, как явился сам Петропопуло, переваливаясь и отдуваясь. Постучавшись в дверь и получив разрешение войти, он остановился на пороге, широко расставя ноги.
— Беглая! — заговорил он, радостно простирая к ней руки. — Это что же значит? Да как вам не стыдно?
— Вот ваши деньги, — ответила Тотти, показывая на грудку золота, приготовленную на столе, — я заняла, чтобы отдать вам долг.
Петропопуло вошёл, опустился на стул, так что он крякнул под его тяжестью и, не снимая шляпы, остановил удивлённый взгляд на молодой девушке.
