На Тотти явились светленькие модные платья. Г-жа Петропопуло терпеть не могла тёмных цветов. Она на другой же день по приезде гувернантки выложила перед ней несколько турецких золотых и сказала.
— Возьмите, душенька, эти деньги и сделайте сейчас же себе три платья: светло-палевое, белое и светло-розовое.
— Но я не могу идти на такой расход, — нерешительно заметила Тотти.
— А я не могу допустить, чтоб вы были одеты иначе, чем мои дочери. Нет, уж вы, пожалуйста, душенька. Считайте, что это мой подарок. Поцелуйте меня в эту щеку и, пожалуйста, не сердитесь.
Когда она сказала дочерям, что её удивил поступок их матери, они, в свою очередь, удивились.
— Да ведь мы миллионеры, — с каким-то невинным цинизмом сказала Фанни. — Смешно, если б мы жалели гроши на тряпки.
— Вы можете не жалеть для себя, а при чем же я? — спросила Тотти.
— А не всё ли равно? Вы ведь наша? Вы всё равно, что родная. Хотите денег? Я вам дам, — у меня есть. Жалованье — это так, своим чередом. А так как вы чудесная и милая, так вы наша. И всё, что хотите, мы вам дадим.
— Разумеется, — подхватила Лена. — Если хотите, — кольца, браслеты, брошь, — вы только выберите: я вами сейчас отдам. И Фанни отдаст. Ведь у вас нет ни браслетов, ни колец? Милочка, возьмите.
И Лена высыпала перед ней из шкатулки целую груду колец, цепочек, браслетов и брошей.
— Нет, — возразила Тотти, улыбаясь, — вы чудесные девушки, но я вас люблю и без ваших колец. Мне этого не надо.
— Фу, вы гадкая, гордая, — сказала Лена и сгребла всю груду обратно в ящичек.
Они много гуляли. Тотти любила ходить. Барышни сначала упрямились, но потом привыкли к прогулкам. А гулять было где. Сейчас за городком начинались рощи и поля. Дорога вилась по холмам, между кипарисов, каштанов и пихт. То она терялась в их густой, изумрудной чаще, то сразу выбегала на простор, неслась к берегу, — и открывался широкий вид на морской простор, на тонущие в далёком дымчатом тумане горы, на белые паруса лодок. Аромат травы смешивался с солёным ароматом моря. Листья деревьев тихо шептали, волны пели свою вечную, неугомонную песню. По дороге, на ослах и сытых конях, ехали негоцианты, монахи и торговцы: наверху, на горе был старый монастырь, и его любили посещать путешественники.
Раз, уже под вечер — это было через неделю после приезда Тотти — они шли рощей, насквозь пронизанной пурпурными лучами низкого солнца. На повороте, круто взбегавшем на холм, они увидели трёх путников, смотревших на расстилавшуюся под ними долину. Лена схватила Фанни за руку и шепнула:
— Смотри, это тот, что я говорила: правда, душка?
— Не знаешь кто? — спросила Фанни.
— Нет.
Когда они поравнялись с стоявшей группой, «душка» приподнял шляпу по адресу Тотти и, сказав что-то своим спутникам, сделал нерешительное движение к ней. Тотти тоже отошла от своих воспитанниц.
— Я решился остановить вас, — начал товарищ прокурора, — чтобы сообщить вам моё местожительство. Я уже не живу в Константинополе, а переехал сюда, против гостиницы Калипсо.
Она наклонила голову, в благодарность за внимание, но ничего не ответила.
— Я буду писать брату, — продолжал он, — что прикажете сказать от вас? Довольны ли вы вашим местом? Хорошо ли устроились?
— Да, я довольна, — ответила она.
— Это ваши ученицы? — сказал он, кидая внимательный взгляд в сторону барышень. — Их отец, кажется, имеет большой дом в Пере и очень богат?
— Да, кажется.
«Старшая очень элегантна», — точно вслух подумал он и, приподняв снова шляпу, почтительно поклонился и отошёл к своим.
— Кто это? Кто? Вы его знаете? — защебетали гречанки. — Давно вы его знаете? Он русский?
Тотти сказала всё, что знала о нем.
— Он очарователен, — воскликнула Лена. — Ах, если б нам познакомиться!
Случай для знакомства представился на другой день. Анатолий, в элегантном сиреневом пиджаке, слегка надушенный, неожиданно явился на даче Петропопуло. Ему необходимо нужно было видеть глубоко уважаемую mademoiselle Ламбину. Он скоро уезжает в Россию, и, быть может, от неё будут какие-нибудь поручения. Тотти поблагодарила и сказала, что никаких поручений не будет. В комнату вошла Лена, ответила кивком на изящный поклон юриста и сказала:
— Извините, monsieur, maman на одну минуту просит к себе mademoiselle.
Тотти вспыхнула. Ей показалась сперва оскорблением эта бесцеремонность. Но, когда она вошла в комнату maman, всё сразу объяснилось.
— Душенька, — сказала она, — пожалуйста, приведите сюда этого прокурора и представьте его мне. Мои дряни в таком восторге, что не хотят его выпустить из дома.
Тотти засмеялась, пожала плечами и вошла обратно в залу.
— Г-жа Петропопуло, — заговорила она, — выражает желание познакомиться с вами.
— Я почту за счастье, — ответил товарищ прокурора и пошёл за Тотти в соседнюю комнату.
— Вы знаете, что он жених? — сказала Тотти барышням, реявшим у дверей комнаты матери.
Лена сделала гримаску.
— Мой отец богаче этого адвоката, и я не боюсь конкуренции, — ответила она.
