День славы к нам идет - [11]

12 июля весь Париж вышел на улицу. В саду Пале-Руаяль молодой журналист Камилл Демулен обратился к народу с горячим призывом:

— К оружию! Нельзя терять ни минуты!.. Сегодня вечером швейцарские и немецкие полки двинутся с Марсова поля, чтобы уничтожить нас, у нас один выход — взяться за оружие!..

На рассвете следующего дня раздался набат. Парижане бросились в лавки оружейников, хватали ружья, пистолеты, ножи… Из музеев уносили старинные сарацинские пики. И они пригодятся… Восстание разгоралось, охватывая квартал за кварталом. Войска, не выдержав натиска вооруженного народа, начали отходить.

Утром 14 июля многотысячная толпа ворвалась в Дом инвалидов, проникла в его арсенал — подвалы и забрала около 30 тысяч ружей…

Уже фактически весь город находился в руках революционных масс. Кроме Бастилии. Раздавались крики: «На Бастилию, граждане! На Бастилию!..» Народ спешил к крепости-тюрьме, которая как бы напоминала о деспотизме и произволе.

Особенно ненавидели Бастилию жители Сент-Антуана. Жерла ее пушек были направлены на рабочее предместье, словно держа его под постоянным прицелом.

Толпы вооруженных граждан приблизились к старой крепости с толстыми стенами. Сантер расположил своих людей на бульваре. Они стали вести оттуда огонь по осажденным. Но из крепости грянули пушечные залпы, и картечью было убито и ранено несколько человек… В окнах домов, расположенных на площади, особенно в верхних этажах, заняли места самые опытные стрелки. Как только между зубцами башен показывался кто-нибудь из королевских солдат или швейцарских наемников, охранявших крепость, в него летели пули.

Рядом с Сантером находился один паренек лет пятнадцати. Звали его Гоми. Он был сыном рабочего-бедняка, и Антуан не раз нанимал его в качестве слуги, чтобы спасти от нищеты. Гоми раздобыл высокую лестницу, приставил ее к стене и стал быстро взбираться вверх. Но когда достиг середины лестницы, выстрел сразил его…

После взятия Бастилии жители Сент-Антуанского предместья торжественно вручили Сантеру ключ к воротам переднего двора крепости. И избрали его командиром батальона национальной гвардии.

Он продолжал заботиться о народе, помогать несчастным. Осенью 1789 года начался голод. Пивовар купил в Париже и нескольких портах сотни мешков риса, приобрел стадо овец. Во дворе его заведения стали варить в котлах рис и баранину. Еду раздавали порциями голодающим. Они с утра до вечера толпились перед домом Сантера. Особенно много было женщин, истощенных и измученных, не знавших, чем накормить ребятишек…

…Пивовар и столяр говорили о делах своей секции. Жан заглянул в конюшню. Оттуда послышалось ржание.

— Антуан, покажи своего самого хорошего коня, — попросил Левассер.

— Я плохих не держу. Мои лошади чистых кровей. Вот хотя бы Счастливчик…

Он вошел в конюшню и вывел во двор прекрасного арабского жеребца соловой масти — желтоватого, со светлым хвостом и гривой. У него была длинная гибкая шея, высокие бабки. Шерсть с золотистым отливом казалась атласной.

— Если бы я не был пивоваром, — сказал Сантер, — то непременно стал бы жокеем…

Все в предместье знали, что он очень любит лошадей, они — его страсть. Знали также, что, проявляя смелость и ловкость, он умеет укрощать самых строптивых и норовистых скакунов.

Сантер отвел Счастливчика в стойло.

Из окна дома высунулась жена:

— Антуан, что ты собираешься делать?

— Да вот хочу сходить с Левассером в секцию.

— Зачем? Вечно ты со своими крикунами! Не посидишь дома…

Жена пивовара не разделяла его революционных взглядов.

ПРОИСШЕСТВИЕ У НОВОГО МОСТА

Это было самое бойкое место старого Парижа, Крытый рынок у Нового моста, вблизи длинной и грязной улицы Сент-Оноре. Жизнь здесь не затихала ни днем ни ночью. Днем шла шумная оживленная торговля. Ночью сюда тянулись тяжело нагруженные повозки крестьян, огородников. В темноте скрипели колеса, цокали копыта, слышались хриплые голоса.

Возле рынка расположились ряды мелких лавчонок, где торговали поношенными вещами. Сбывалось здесь и краденое…

Кого только нет в этой толчее! Служанки, носильщики, рассыльные, нищие, калеки, попрошайки, бродяги… Дома здесь обшарпанные, с подозрительными подвалами, вонючими лестницами, мрачными подворотнями.

Жан приходил сюда несколько раз. Ведь Пьер сказал, что видел Шольяка где-то вблизи Крытого рынка. Однажды он встретил приятеля. Танкрэ стоял возле маленькой лавки и обмахивался веером.

— Нет, — возвратил он веер старьевщику. — Эта штука не подойдет для невесты моего брата. Ручка поломана…

— Могу предложить другой.

— Не нужно. Пойду поищу трость…

— У меня есть и трости.

— Я передумал. Обойдусь без трости…

Жан толкнул Пьера в бок. Танкрэ обернулся.

— Пойдем, поговорить надо.

Они отошли в сторону, где было меньше народа.

— Как дела? — спросил Жан.

— Что имеешь в виду?

— Лодку!

— Обошлось… Кричал, ругался, замахнулся веслом, да я убежал. А потом остыл, ничего… Зачем пришел?

— Я тут уже третий раз. Ищу Шольяка…

— Я тоже искал.

— Ну и как?

— Не попадался…

И вдруг Жану повезло! Он заметил в толпе высокую и тощую фигуру бродяги. Вздрогнул от неожиданности, сердце лихорадочно забилось, затрепетало, как маленькая птица в ладонях…