День славы к нам идет - [12]

Наконец-то! Вот он! Только бы не упустить! Человек торопливо пробирался по узкой улице, покрытой нечистотами и отбросами. Левассер незаметно шел за ним, не выпуская из вида, прячась за спинами прохожих. Шольяк (преследователь был уверен, что это он!) свернул в пустынный переулок и ускорил шаг. Почувствовав очевидно, что за ним кто-то идет, долговязый, плохо одетый мужчина обернулся… и Жан понял, что это вовсе не Шольяк. Может, тоже бродяга, вор или какой-нибудь скупщик краденого. Но не Шольяк. Теперь Левассер был в этом уверен: ведь он хорошо запомнил испитое лицо Шольяка, его длинный, острый на кончике нос.

На следующий день он снова оказался в этих местах. Словно какая-то неведомая сила влекла его сюда. Он стоял у Нового моста и раздумывал, в каком направлении продолжить поиски. Красивый и, несмотря на свое название, самый старый мост в Париже украшен фантастическими головами, высеченными из серого камня. Здесь, на этом мосту, как всегда, полно прохожих, зевак. Чистильщики наводят щетками глянец на туфли, сапоги, башмаки. Торговки в фартуках и чепчиках продают яблоки, вишни. Под мостом тихо струится, течет Сена.

Левассер медленно перешел по мосту на левый берег и стал прохаживаться там, приглядываясь к людям. Он обратил внимание на девочку в изодранном, похожем на тряпку платье, сидевшую в тени каштана. Девочка плакала. Слезы катились по ее смугловато-бледным щекам. Жан подошел к ней.

— Отчего ты плачешь? Тебя кто-нибудь обидел?

Девочка молчала, всхлипывая и размазывая грязной рукой по лицу слезы.

— Скажи хоть, как тебя зовут?

— Николетта, — тихо проговорила она.

— Сколько тебе лет?

— Десять.

— Ты бездомная?

— Нет, у меня есть дом. Только не в Париже…

— А где?

— В Марселе.

— Кто же твои родители?

— Отец — нотариус. Мишель Леблан. А мама давно умерла…

— Но как ты оказалась в Париже и в таком виде?

— Меня обманом увела из дома одна женщина-воровка. Уже полгода она не отпускает меня. Заставляет попрошайничать. Ее имя — Тереза. Так она сказала. Но здесь, в Париже, ее приятели называли Совой. Она и вправду похожа на сову.

— Ты убежала от нее?

— Да. Сегодня утром. И она меня, конечно, ищет. Я боюсь…

— Не бойся! Я не дам тебя в обиду.

Николетта с надеждой, с внезапно пробудившимся доверием посмотрела на подростка. Ее мокрые от слез глаза блестели, как два черных алмаза.

Жану было жалко девочку, его возмутило людское коварство, и он уже возненавидел эту Сову, так подло и бессовестно поступившую с Николеттой.

— Что же ты будешь делать дальше? — спросил он.

— Мне надо вернуться поскорее в Марсель, к отцу. Я так люблю его! Так соскучилась! Но как я доберусь туда? К кому обратиться? Кто поможет?

— Я помогу! — твердо произнес юный Левассер.

Он чувствовал, что не может бросить Николетту, оставить одну в огромном, совершенно незнакомом ей городе и спокойно возвратиться домой. Он никогда не простил бы себе этого.

— Идем ко мне… Я живу с отцом и матерью в Сент-Антуане. — И он показал на противоположный правый берег Сены. — Вставай, не будем терять время.

Николетта поднялась с земли и стояла в нерешительности, думая, как поступить. Согласиться, пойти с этим, видимо, добрым юношей или отказаться — ведь она совсем его не знает? Она выглядела немного старше своих десяти лет: худая, огромные черные глаза на бледном, почти прозрачном лице, густые темные волосы.

— Пошли, — повторил Жан. — Никто не причинит тебе зла. Наоборот, о тебе позаботятся.

— Мне стыдно…

— Чушь! Глупости! Почему тебе стыдно?

— Это грязное, рваное платье… — И она провела рукой по своим лохмотьям. — Меня принимают за нищенку и подают милостыню…

— Вот если не послушаешься, не пойдешь со мной, то превратишься в настоящую нищенку. И никогда не вернешься в свой Марсель, никогда не увидишь отца. Да и эта Сова может снова тебя сцапать…

— Но что скажут ваши родители?

— Не беспокойся…

— Они скажут: «Кого ты привел?»

— У меня добрые родители. У нас, в Сент-Антуане, принято выручать друг друга.

Жан уговорил Николетту, и они направились к Новому мосту, чтобы перейти на правый берег. Но не успели подойти к мосту, как его опасения подтвердились. Сзади раздался истошный женский крик:

— Вот она! Моя дочка! Дочурка! Дорогая! Единственная! Наконец-то я нашла тебя!..

К ним бежала почтенного возраста женщина, тряся седоватыми космами волос. Когда она приблизилась, Жан убедился, что мошенница действительно похожа на сову: большие выпученные глаза и нос, загнутый, как клюв.

Левассер, почувствовав себя рыцарем и защитником девочки, заслонил ее собой, взяв за руки.

— Не бойся! — шепнул он. — Я тебя не брошу!

Сова, запыхавшись, подбежала к ним.

— Что же ты стоишь, милая? — заговорила она громко, стараясь собрать вокруг себя толпу. — Разве ты не рада, что я нашла тебя? Ты потерялась, заблудилась, и я чуть не сошла с ума… Думала, больше не увижу тебя, мое сокровище!.. О, господь, ты внял моим молитвам!

Прохожие, наблюдавшие за этой уличной сценкой, выражали женщине сочувствие, которым та и хотела воспользоваться. Но Жан не отпускал от себя Николетту, и Сова бросала на него испепеляющие взгляды.

— Кто это держит тебя? Чего ему надо? Почему он не дает мне расцеловать мою дочурку? Что же это делается, граждане? Какой-то бездельник, юный повеса хочет разлучить дитя с матерью?