День Сэма (сборник) - [18]

Позвонив им на следующий день, Илья договорился приехать и оценить дом для продажи. Жили они примерно в получасе езды в маленьком и довольно живописном городке. Впрочем, большинство городов в графстве были именно такими: небольшими и уютными. Дом, в котором жили Николай (тот самый пожилой прихожанин) и Зинаида был под стать городу: небольшой, уютный, зелёного цвета, с развевающимся над крыльцом американским флагом. Он был обновлён и ухожен. Владельцы с гордостью показывали те обновления, которые ими были сделаны за последние годы. Почти в каждой комнате висели иконы, горели лампадки. Закрой глаза – и ты в России.

Закончив с делами, Илья собрался уходить. Николай и Зинаида вышли его провожать.

– Жалко продавать дом, долго я в нём прожил, – сказал Николай, обращаясь к Илье. Заметив немой вопрос, он добавил: – С Зиной-то мы женаты всего пять лет, а в доме я живу уже тридцать.

Илья, за годы, прожитые в Америке, замечал – в эмиграции (впрочем, как в армии или в тюрьме) – кого ни спроси: «Когда приехал?» – не задумываясь, сразу же ответят, словно дни считают. Вот и сейчас он по привычке мысленно отсчитал тридцать лет назад, получалось прилично, и вслух сказал:

– Это что ж, вы в Америку приехали аж в начале 70-х?!

И тут Николай удивил Илью:

– Да нет, это я в этом доме живу тридцать лет, а в Америку я приехал в 56-м году.

Илья наморщил лоб – хотелось самому найти ответ.

– Как же это вам удалось, ведь тогда никого из Союза не выпускали?

Николай улыбнулся.

– А я не из Союза, я из Австрии.

В голову Ильи по-прежнему никакого путного объяснения не приходило.

– Ага, – машинально подтвердил он и тут же спросил: – А как же вы в Австрию попали?

Прежде чем он ответил, Илья почувствовал, что Николай охотно поддерживает разговор.

– В Австрии я прожил одиннадцать лет, с 1945 года.

Ну вот, наконец-то всё стало ясно, выстроилась линия ещё одной судьбы, уже достаточно известной людям послевоенного поколения, к которому принадлежал Илья. Да, это они проходили, эта жизненная схема укладывалась в его понимании. Он снова был на коне. И задал вопрос, считая его риторическим, не требующим ответа:

– Это вас немцы во время войны в Германию на работы угнали?!

По годам воевать ему было рановато, значит, плен его миновал.

– Да нет, – ответил он, – я в немецкой армии служил, – сказал просто и буднично.

– Коля, ну кому это интересно?! Опять ты за свои истории, – вмешалась Зинаида. – Сейчас он вас заговорит, а нам ещё ехать надо в магазин, а потом к врачу.

Илья уехал. Однако услышанное не выходило из головы. Понятно, что не по заданию советской разведки Николай служил в немецкой армии. Было ощущение того, что он прикоснулся к чему-то, до сих пор совершенно неведомому и чужому. Но притягивало и интриговало это очень. Как это могло случиться с этим симпатичным и улыбчивым человеком? Как он оказался в армии врага? В его, Ильи, большой семье, честно говоря, мало кто симпатизировал советской власти, однако все мужчины воевали, и воевали достойно. А уж в семье жены воевала даже его незабвенная тёща.

На следующий день Зинаида улетала в отпуск навестить родных, живущих в Чикаго, а Николай оставался дома. Илья обещал ему в отсутствие жены показать пару домов, а также сделать фото их дома для продажи. Это был прекрасный повод встретиться с Николаем и поговорить «за жизнь». Через пару дней Николай позвонил сам:

– Господин Розов, это Николай Донсков…

Он мог бы и не называться, Илья узнал его сразу же. У окружавших Илью эмигрантов, приехавших из России и вроде бы давно уже живущих без «товарищей», обращение «господин» ещё вязло во рту. У Николая это звучало естественно и просто.

Илья с Николаем провели тот день вместе. Они сидели на веранде его дома и пили чай; стоял чудесный летний день, и Николай как-то сразу же начал рассказывать о себе. Он как будто угадал желание Ильи узнать о нём как можно больше.

Несмотря на возраст (а было ему уже за восемьдесят), память у него оказалась крепкая, и рассказывал он охотно, словно соскучившись по внимательному слушателю. Да он и сам не скрывал этого:

– Вы первый, кому это по-настоящему интересно.

Он говорил по-русски хорошо, но его лексика сформировалась до войны и с тех пор «застыла», а новая была переводом с английского. Долго по-русски ему говорить было трудно, видимо, он уставал и переходил на английский.

Николай Михайлович Донсков родился в 1925 году в деревне Носково Курской области в крепкой кулацкой семье. Хозяйство у деда Семёна было большое: мельница-восьмикрылка, самая большая в округе, кожевня, скот, 16 пар рабочих лошадей, большой дом, да и много чего ещё. Илья спросил, почему лошадей считали парами. Николай Михайлович ответил:

– Так скот был тягловый, и лошадей впрягали парами в сельхозорудия.

Почти со всей округи к ним свозили зерно на мельницу и шкуры в кожевню для обработки. Семья деда Семёна по отцовской линии была большая: три сына и шесть дочерей. Старший сын – Яков, будучи призванным в армию ещё в русско-японскую войну, на той войне и погиб. Случилось это в 1905-м. Михаил, отец Николая, – младший из братьев, был инвалид с раннего детства: сильно хромал.