— Не волнуйся, Павел! Ради бога, не волнуйся! — успокоила жена. — У тебя слабое сердце... Успокойся!..
— Да как же не волноваться?!
Немного успокоился назавтра Пал Палыч, когда к нему пришел Чепурной. Адвокат имел озабоченный, но бодрый вид. Он принес свежую статью и настаивал на ее помещении в газете.
— Необходимо выступить с трезвыми мыслями, Пал Палыч! Понимаете, кругом беспорядок, смятение, испуг, а мы — с должной выдержкой, как подобает настоящим политикам! Тем более, что все-таки впереди государственная дума! Надо готовиться к выборам. И если мы поддадимся с вами настроениям момента, то ничего хорошего из этого не получится... Я, как юрист, прекрасно вижу и понимаю, что происходит, между нами говоря, прямое беззаконие... Этот приговор над четырьмя, ведь он вынесен был в обстановке полнейшего забвения всех и всяких правовых и процессуальных норм. Но, повторяю, это все временное!.. Вот тут я в своей статье, правда, осторожно, говорю о праве и законности. Кто вдумчиво и внимательно прочтет, тот поймет, в чем дело...
Пал Палыч слушал Чепурного внимательно. В глубине души он возмущался и словами адвоката и его статьей, но, в конце концов, Чепурной — чорт бы его брал! — прав!.. Нечего на рожон лезть. Тут только пикни, и засадят, а кому от этого какая польза? Никому...
И, говоря совсем не то, что надо, он, вздохнув, поделился с Чепурным:
— А от Шурки своего я так ничего и не имею... Беспокоит это меня. Волнения везде происходили, а кой-где еще и не прекратились. Не попал бы он... Студенты в первую голову...
— Будем надеяться, Пал Палыч, что все окончится благополучно.
— Да, будем надеяться... — неуверенно согласился Пал Палыч.
Собираясь уходить, Чепурной вспомнил:
— Как это случилось, что эсдеки во-время спохватились и не полезли в драку? Я был все время убежден, что они поведут рабочих дальше, не сложат оружия... Есть, значит, у них головы!
— Конечно... — неопределенно произнес Пал Палыч.
Проводив Чепурного, Пал Палыч засел править принесенную статью. Просматривая ее с карандашом в руках, он часто отвлекался от работы и задумывался.
Он думал о неприятностях, которые еще ждут его и газету, о непрекращающихся арестах, о казни четверых, которая, повидимому, не будет последней. Он вздыхал и морщился. По совести говоря, конечно, отчасти правы те, кто решительно и смело выступают против существующего строя и нисколько не верят манифесту. Но где же силы? Силы где, чтобы бороться?!
Пал Палыч не знал этого, не верил в массы, в народ, в пролетариат. Пал Палыч знал Россию неумытую, лапотную, отсталую... Ах, как заблуждаются, как обманываются социалисты, социал-демократы, надеясь на эти массы, на этот пролетариат!
Статья Чепурного правилась нелегко. Витиевато и напыщенно адвокат писал о порядке, который необходим для того, чтобы народ смог воспользоваться «высочайше дарованными» милостями. Пал Палыч с раздражением и насмешкой выправлял стиль Чепурного: статью надо было давать в завтрашний номер.
42
Галя несколько дней не видала брата.
Беспокойство не покидало ее. Утром, уходя от подруги в город, она искала возможности где-нибудь встретиться с Павлом, но нигде его не встречала. А каждый день приносил все новые вести об арестах. И Келлер-Загорянский готовил, как слышно было, новый «процесс» против группы захваченных им революционеров. Все это тревожило девушку. Она боялась, что Павел попадется, а быть арестованным в эти дни было очень опасно.
Встретилась она с братом случайно, и встреча эта поразила ее, и потом Галя много раз вспоминала, каким был и как вел себя с нею брат.
Галя пришла к дальним родственникам, к которым они изредка заходили вместе с братом. Там охали и ахали по поводу событий, по поводу казней, по поводу того, что жизнь совсем расстроилась и стала неустойчивой и опасной. Гале советовали ехать к отцу в деревню.
— Поезжайте, Галочка. Переждите там в глуши, пока все уляжется. Зачем вам торчать в городе?
О Павле родственники тоже давно уже ничего не слыхали и беспокоились о нем. Галя собиралась уходить от родственников, когда неожиданно пришел Павел. Брат и сестра встретились необычайно горячо. Павел обнял Галю и с неожиданной лаской забормотал:
— Ах, швестер! Маленькая моя!.. Ах, швестер!..
Галя припала ко груди брата и радостно всхлипнула. Потом обоим стало немножко стыдно своего порыва, они оглядели друг друга и спокойней и проще стали расспрашивать о делах, о самочувствии.
— Я ничего, — сообщила Галя, — я у Зои обретаюсь. А вот ты как?
— И я ничего... — уклончиво сказал Павел. Лицо его стало непроницаемым, и он спрятал свои глаза от Гали.
Родственники напоили брата и сестру чаем. Родственники стали советовать Павлу тоже, чтобы он уехал к отцу, в деревню. Павел пил чай, крошил на скатерть калач, мгновеньями задумывался, выходил из задумчивости и становился очень возбужденным, шутил, смеялся. Галя присматривалась к нему и видела, что он неестественно возбужден, что у него есть что-то на душе, что что-то томит его и что он старается это скрыть. Когда напились чаю, брат и сестра остались в комнате вдвоем. Галя подсела к Павлу поближе.
