День Независимости. Часть 1 - [4]

Тело ныло, как один гигантский синяк, на разбитых губах постоянный привкус меди. В голове шумело от пропущенных ударов, но падать было нельзя. Паденье равносильно поражению, а проигравшему светил вечерний десятикилометровый кросс по периметру военного городка и новый поединок, на этот раз с самим взводным, лейтенантом Свиридовым, жилистым, поджарым парнем, к тому же кандидатом в мастера спорта по боксу. Драться с ним — все равно, что с роботом, равнодушным к собственной и чужой боли.

Через месяц изматывающих тренировок разведвзвод высадили с вертолетов в глухом ущелье, поставив задачу разгромить шедший из Пакистана караван с оружием и наркотиками.

Именно тот, первый в жизни бой стал для Семена отправным. Из-за груды камней он строчил по метавшимся душманам и ревущим, нагруженным тяжелыми ящиками, ишакам; не робел, когда ответные пули били в камни совсем рядом, и отбитая каменная крошка до крови секла лицо.

Сашку Васильева, москвича и друга еще с учебки, ранило в плечо. От потери крови Сашка потерял сознание, а моджахеды, сообразив, что шурави в отключке, бросились к его позиции. Семен убил двоих — остальные брызнули в стороны — подбежав к другу, перевалил бесчувственное тело через плечо и потащил к своим. Вдогонку запоздало рыкнули автоматы…

Дневная передряга впрыснула в кровь изрядную дозу адреналина, ночью он не спал, ворочаясь на панцирной койке. Перед глазами продолжало стоять выжженное зноем ущелье, пули дробили камень, и протяжно стонал пришедший в себя Сашка…

Через четыре дня, когда Свиридов набирал добровольцев для рискованной вылазки в тыл моджахедов, Семен первым шагнул из строя.

Операций будет много: кровавых и бескровных, с потерей друзей и совсем без потерь. Будет и осколочное ранение в спину — сорвав растяжку, он успеет на секунду опередить взрыв, — будет побег из госпиталя и две медали «За отвагу», что с периодичностью в полгода ему вручат на полковом плацу.

Война с ежедневным риском схлопотать духовскую пулю сидела в печенках, он рвался домой и свое возвращение представлял в самых радужных красках.

Но, вернувшись в родную Рязань, облегчения, душевного ли спокойствия так и не испытал. Устроился на работу — не поработалось, специальности менял, как иная дамочка перчатки. Семьи не завел, с тоски стал прикладываться к бутылке, и пьянка совсем бы его затянула, не скажи однажды он сам себе: «Хватит! Баста!»

А тут началась война в Приднестровье, и, начитавшись газетных статей, где кровь, казалось, сочилась между строк, решил: «Мое».

Собрав вещи, не попрощавшись ни с матерью, ни с сестрой, уехал в Молдавию.

В приднестровских окопах Семен успел провести лишь три месяца, воюя за идею и миску баланды, а когда в конфликт вмешалась 14-ая армия, свернул вещички.

Приднестровье, однако, дало ему большее, чем деньги. Он стал профессионалом военного дела: ходил в разведку и брал «языка», научился метать с любого расстояния ножи, топоры и саперные лопатки, стрелял из любого вида оружия, грамотно минировал дороги и строения, из СВД бил не хуже опытного снайпера. Одним словом, набрался опыта и заматерел.

Но шило кололо энное место, с заварухой в Абхазии он снова заболел войной и скоро появился на позициях сепаратистов, где сошелся с чеченцами и воевал в абхазском батальоне Шамиля Басаева.

Именно Шамиль после жаркого боя, когда взвод «абхазцев» обратил в бегство батальон грузинской гвардии, предложил ему:

— Ты мужик стоящий. Бросай все, езжай в Чечню. Будут и деньги, будет и слава.

Он поехал туда в январе девяносто пятого и скоро понял, что отрабатывать доллары здесь сложности не представляет. Перепуганные, часто необстрелянные солдаты становились легкой мишенью. Их скучно было даже стрелять, и Журавлев со славянскими наемниками по-своему развлекался, переодеваясь в солдатское хэбэ и уходя в эпицентр перестрелок.

Наткнувшись на ошалевшую от близкого присутствия смерти, пробивающуюся к своим группу федералов, предлагал вывести из-под огня. И выводил… к базовому лагерю полевого командира Руслана Гелаева.

… Рассеянный свет, окрашенный закатом в розовое, падавший в дот через прямоугольник дверного проема перекрыла грузная фигура Магомета. Дыша хрипло, с присвистом — в груди его простужено клокотало — он долго всматривался в темный силуэт наемника и, распознав Журавлева, нетерпеливо махнул:

— Собирай своих. И быстро к Аслану.

* * *

Оставшись в одиночестве, Масхадов погрузился в мрачные свои размышления.

С постоянным присутствием смерти он давно свыкся и морально готов был рано или поздно принять ее. Но умереть он желал как подобает воину, а не в теплой постели, окруженный скорбящими родственниками.

Смерть долго ждать себя не заставит. Эфирный треск, что издавала под его рукой «Моторола» перебивали резкие, отрывистые приказы его командиров, и он знал: взвода, сдерживающие на позициях натиск русских, поредели настолько, что воевать скоро будет некому.

Тогда он возьмет пистолет, выйдет из бункера в окоп, вдохнет напоследок полной грудью чистый горный воздух, изгаженный сейчас пороховой гарью, и примет свой последний бой.

Он навсегда останется на этой высоте, но от его гибели Россия ничего не выиграет.