День Литературы, 2008 № 11 (147) - [3]

Нынешнее цветение словесности и процветание издательского дела обеспечено количественным ростом производства слов за счет стандартизации форматов и снижения качества. Редукция сферы литературы к книжному рынку породила пустое множество бестселлеров, в котором теряется всё по-настоящему значительное. Хорошо просчитанные и грамотно продвинутые тексты, изготовленные производителями для потребителей, вытесняют с прилавков и полок подлинные произведения словесного искусства.

Позицию превосходства, присущую авторству, в наши дни трудно обосновать и невозможно защитить. Претензия автора на авторитет больше не подтверждается общественным мнением. Намеренный обличить пороков века, он слышит в ответ: врачу, исцелися сам. Самолюбие писателя ущемлено, но самодовольство, к сожалению, продолжает иметь место. Власть над словом, как всякая власть, развращает – и чем значительней писатель, тем больше искушение пасти народы (Н.Гумилёв). Хотя большей частью современному литератору нечего предложить ни в "духовное окормление", ни для "пропитания ума". Истощённая революциями и катастрофами историческая почва суха и бесплодна. Подземные метафизические воды ушли в недосягаемую глубину.

Статус писателя подвергся символической кастрации. Писатель в наши дни может состояться как художник и как мыслитель, и это важное и нужное дело, но его миссия невыполнима. Он дееспособен, но не идееспособен. Слово, лишённое магической силы, не может оплодотворить действительность и зачать в человеке событие духовной жизни.

Текущий литературный процесс, если отследить его в половодье беллетристики, разделяется на два направления: деструктивная практика и реставрационная работа. Одни литераторы задались целью вытворять как ещё не было, а другие – творить как ни в чём ни бывало. Две стратегии, разрушительная и ритуальная, равно далекие от миссии художника – быть агентом влияния вечности в своём времени. Его задача – обнаружить новые возможности существования и произвести от них новые формы жизни. Чтобы расширить и обустроить пространство бытия. В то время как художники авангарда фактически перешли линию фронта, став на сторону абсурда. В то время как сторонники традиции практически под видом почитания классиков установили культ мёртвых. Практика консерватизма бесперспективна. Теория концептуализма безнадёжна.

Упадок русского духа в наши дни обусловлен чувством потери – потери главного направления жизни. Утопия Святой Руси и дистопия Нью-Рашен равно далеки от народа. Негативные последствия духовного упадка наглядно видны в кризисе культуры. Симптомы его очевидны. Прежде всего, как мне кажется, это тотальная дискредитация критического дискурса, то есть замещение в общественном мнении сократического диалога саркастическим перформансом. Превращение спора о человеке в ток-шоу. Молчание Солженицына и многоглаголание Веллера – две стороны одного процесса. Потоки пустой болтовни промывают мозги на всех уровнях сознания. Особенно опасна профанация метафизического. Льва Толстого в массовом сознании заместил Пауло Коэльо. На лобном месте мысли – неутолимая тоска или ненасытная скука. Культура всё дальше и глубже разделяется на элитарную и массовую. Писатель, оказавшийся на распутье, должен выбирать между высоким призванием и широким признанием. Налево пойдёшь – читателя потеряешь, направо – талант загубишь. А прямо – дорога в никуда.

Что не так с читателем? Он стал читать иначе: не вычитывать смысл, а считывать информацию. Читатель разуверился в логоцентрической концепции мира. Он больше никому не верит на слово. Мир, в котором мы живём, уже не тот, в котором мы родились. Складывавшаяся веками иерархия знания разрушена. Философ постмодерна Мишель Фуко назвал это расслабленное состояние разума эпистемологической неуверенностью. Общего смысла у нашей эпохи нет. Постмодерн не настаивает на смысле и не настаивается на нём.

Бинарная оппозиция писатель/читатель потеряла обратную связь. Как наше слово отзовётся? Никак. Или, хуже того, повторясь тысячекратно в расширенном воспроизводстве отзвуков, претворится в общедоступную банальность.

Система поглощает любую речь и повторяет её до полной бессмысленности. Не могу молчать! – восстаёт свидетель свинцовых мерзостей жизни. И что, ему затыкают глотку? Как бы не так! Ему устраивают пресс-конференцию. И требуют, чтобы он эти мерзости живописал поподробнее, во всех отвратительных деталях. Лавина комментариев и шквал опровержений хоронят под собой суть дела, оставляя в коллективной памяти только аллергическую реакцию на проблему. Ньюсмейкеры потирают руки и подсчитывают барыши. Шумим, братцы, шумим! Шумите, шумите...

Слово отлучено от власти над действительностью. В слове нет прежней креативной силы. Конвертируемой валютой глобального общества стал бит, мера количества информации. Визуальные способы кодирования реальности, как более ёмкие, возобладали над вербальными. В структуре восприятия понятия замеще- ны образами. Новый человек конструируется не вразумлением, а впечатлением.