Владимир Бондаренко МАТУШКА
Вот и не стало моей родной матушки. Как писал Николай Рубцов: "Матушка возьмёт ведро, молча принесёт воды". Его упрекали, мол, что он сам за водой сходить не мог. Но в том и волшебство любой нашей матушки, что пока мы сами о чём-то подумаем, что-то наметим, матушка уже сама и обед нам приготовит, и постель застелет, и заплату где надо поставит, ничего не говоря, никого не упрекая. Просто – по-матерински.
Вот и моя матушка, совсем юная ещё девочка, семнадцатилетняя учительница в поморском селе Малошуйка, преподавала таким же юным и непослушным недорослям в первые послевоенные годы уроки истории и литературы. До этого она уже успела добровольно прослужить почти все годы войны во фронтовом госпитале, санитаркой помогая раненым. "Какая я фронтовичка", – шутила она, хотя немцы неоднократно бомбили все фронтовые госпитали, сколько бы полотнищ с красным крестом над ними ни висело. Но кровь и пот армейский впитала от раненых на всю жизнь. В конце войны после учительских курсов поехала учительствовать. Вот там и встретила моего будущего отца. Как рассказывала позже: прилетел к нашей школе на белом коне, в полушубке, весь такой боевой, и сразу к ней – заприметил видно заранее. Где уж выдержать натиск такого героя? Сразу и под венец, а вскоре и моя старшая сестра Вера появилась...
Сказать честно, папа мой утаил поначалу от мамы, что в Малошуйке он явился в роли большого начальника по строительству железной дороги, которую они протянули в первые годы войны с Мурманки до Вологды в рекордные сроки, не совсем по доброй воле. Сначала за излишнее усердие в проведении коллективизации в родной Покровке под Харьковом – за головокружение от успехов – его, юного тогда председателя сельсовета, отправили на долгие годы в Сибирь, строить первый БАМ. Тогда на Украине был повальный голод, в промышленных центрах жили лучше, хотел вывезти в Харьков своих родителей, но не успел, родители скончались и похоронены в саду около собственного дома. Вернуться в Харьков на учебу отцу уже не дали, послали в Сибирь. Он ещё удивлялся: какая комсомольская стройка БАМ-Тында, да я по ней ещё до войны ездил, только рельсы срочно сняли для строительства под Сталинградом рокадной дороги, а так вся дорога была готова. После БАМа папу послали на Белое море и, как часто бывает, сами зэки руководили строительством своих объектов, занимали даже большие посты, и бомбу атомную, и ракеты первые, между прочим, неплохо сделали. И железные дороги по всей России проложили, до сих пор ездим.
Как тоже нередко бывало в те годы, отец мой, Григорий Дмитриевич Бондаренко, выйдя из лагеря, не стал никуда уезжать, на той же стройке и остался, вольным специалистом занимая тот же пост. Сразу после освобождения от финнов Петрозаводска его отправили туда, восстанавливать разрушенные пути, и мама естественно с ним. Вырвалась лишь на короткий период в Архангельск, утешить свою матушку Веру Ильиничну, родившую нашей родине двенадцать детей, из них восьмерых фронтовиков, шестеро из которых и остались лежать на полях сражений. Помните жестокую фразу маршала Жукова, сказанную Черчиллю: "Ничего, наши женщины ещё наро- жают". Можно поразиться этой фразе, а можно заметить два разных подхода к войне и сбережению народа. Французы предпочли сберечь свою нацию, без боя сдали Париж, всю Францию, и даже поражались героизму русских добровольцев из эмигрантов в рядах французской армии, мол, чего вам ещё надо... Так пол-Европы Гитлер и взял без боя, от Польши до Норвегии.
И был другой, жестокий русский подход – умираем, но не сдаёмся. Конечно, можно было сдать и Ленинград, и Сталинград, мол, где-нибудь в Сибири уцелеем. Но тогда, думаю, Гитлер и его наследники и поныне правили бы всем миром. А уж что было бы с евреями, пусть они сами подумают.
Я так много уделяю времени войне, потому что она сформировала мамин характер. Да и любимый её брат Проня, одногодок, с кем вместе играли всё детство, геройски погиб в самом конце войны под озером Балатон.
Это была мамина отдушина – хранить и собирать память о Проне, первом десантнике, ставшем героем Советского Союза, навечно занесённом в книгу памяти своей десантной части, находившейся в советские годы в Кировабаде. Она ездила в Венгрию на могилу, на поле сражения, ездила в Азербайджан в Пронину десантную часть, собиралась поехать в рейс по всему миру, куда её неоднократно приглашали, на теплоходе "Прокопий Галушин", названном так в честь её брата. Когда в очередной юбилей Ленина вдруг в Архангельске надумали переименовать Дворец пионеров имени Галушина в дворец пионеров имени Ленина, мама не побоялась написать письмо в Кремль. К нам приходили из обкома партии, отчитывали за дерзость. И на самом деле, этих ленинских дворцов на Руси многие тысячи, а тут был один имени местного героя, и тот попытались переименовать. Уже больной старухой взбунтовалась она, когда одну из главных улиц Архангельска имени Прокопия Галушина в годы перестройки по просьбе влиятельного азербайджанского землячества вздумали переименовать у нас, на русском севере, в улицу Гейдара Алиева, после его смерти. К счастью, вмешались с нашей помощью местные депутаты, переименование притормозили, испугались новой северной Кондопоги. Хотя при чём здесь азербайджанцы, они знать не знают Галушина, обратились к властям, но чего стоят наши русские продажные власти?
