День красных маков - [30]

– Почему вы сказали – пока? – задумавшись, Роб прижал указательный палец к губам и усам.

– Мне кажется, когда люди добавят в список очередную смерть, их заинтересует новость о том, что солдата взяли в плен. Думаю, они сочтут её… необычной. Об этом ещё будут говорить.

– По-моему, вы совершенно правы, Поппи.

– Я заметила, они не сказали, кто захватил его в плен, хотя это знаем даже мы.

– Ничего удивительного. Такие организации хотят попасть в СМИ, а мы не даём им возможности. Потом, когда мы выдвинем свои требования, мы вынудим их в том числе сообщить, кто они такие, и тогда уже решим, как быть дальше. Но если мы сообщим об этом сейчас, то станем марионетками в их руках.

– Понимаю, Роб. Мне так странно говорить об огласке и плане действий, как будто речь об игре по правилам, и понимать – в центре всего происходящего мой муж, которого держат в заложниках и чёрт знает что ещё делают с ним.

– Я даже представить не могу, как вам тяжело, Поппи.

– Не столько тяжело, сколько досадно. Я чувствую себя никчёмной. Я не привыкла сидеть и ждать, пока кто-нибудь другой разрешит мои проблемы. Но как разрешить их самой, не знаю, и это сводит с ума.

– Нужно верить, что нужные люди изо всех сил стараются помочь Мартину.

Его тон заставил Поппи отвлечься от приготовления чая. Поставив коробку с чайными пакетиками на стол, возле пустых кружек, она скрестила руки на груди. В голосе Роба ей послышалась какая-то маленькая хитрость. Поппи не знала, почему у неё возник такой вопрос, но всё равно задала его:

– Роб, а вы сами-то верите, что нужные люди изо всех сил стараются помочь Мартину?

Он уже хотел ответить, но призадумался, и губы, уже округлившись, чтобы сказать «да», неожиданно вытянулись – мысль пошла в другом направлении.

– Может быть. Мне не совсем понятен процесс переговоров, Поппи, поэтому в таких вопросах я не авторитет.

Поппи удивлённо посмотрела на него.

– Значит, нет?

Он быстро ответил:

– Этого я не говорил. Значит, за кадром могут происходить вещи, о которых я не знаю. Возможно, кто-то добивается его освобождения неизвестными мне способами, если бы я знал о них, то мог бы спасти и Мартина, и других. Наша разведка будет вести переговоры с посредниками, как только нам сообщат что-то конкретное, мы будем действовать.

– Я понимаю, Роб, но всё-таки не могу себе представить даже примерный план. Как они собираются вытащить его оттуда? Как пытаются помочь моему мужу? – Поппи сама сознавала, что повысила голос.

– Не знаю, Поппи, но лучше верить – они пытаются.

– Значит, возможен и другой вариант? Это вы имеете в виду, Роб?

– Нет! – Он продолжал стоять на своём, но Поппи заметила его взгляд. За пару дней она достаточно узнала Роба, чтобы увидеть на его лице страх. Именно о другом варианте он и думал. Иногда не стоит быть очень уж умным; иногда люди понимают слишком много, и это не приносит им счастья. Сейчас был именно этот случай.

По маленькому приёмнику передавали старые шлягеры, а Поппи стояла у раковины и смывала с пластмассовых валиков лосьон для укладки волос. Её ноги сами собой пританцовывали в такт хиту «Со мной ты шутишь, ты шутишь, мой лютик, малютка».[2] Вспоминая вчерашний день, она думала – хорошо, что теперь Дженна всё знает. Не то чтобы она могла помочь в такой беде, но, разделив с ней непосильную ношу, ощущая поддержку подруги, Поппи почувствовала себя немного лучше. Ещё она верила – чем больше людей будут желать Мартину счастья, тем лучше ему станет; через огромное расстояние они сумеют донести до него свою любовь.

Поппи скептически относилась к существованию Бога. Религия была предметом, в котором она не пыталась разобраться и о котором избегала всерьёз задумываться. Но сейчас, во времена страданий и тягостных раздумий, мысль о неких всемогущих силах стала ей не только близкой – она радовала. Поппи молилась за мужа, надеясь, что её слова дойдут до того, кто поможет. Просьбы были и большими, и маленькими – «пусть ему сегодня будет полегче», «пусть он вернётся домой, ко мне»…

Поппи улыбнулась, увидев, как зашушукалась бригада цирюльниц, выясняя, почему её встречает с работы не муж, а какой-то другой солдат. Роб топтался у обочины, ожидая, пока Поппи закончит работу. Он мог постоять за себя на поле битвы, мог вести боевые действия в джунглях, мог отражать артиллерийские атаки. Но он ощущал свою беспомощность перед лицом армии женщин бальзаковского и постбальзаковского возраста, чьим оружием были папильотки, горячий чай и сплетни.

Натянув кардиган, Поппи вышла, не сказав ни слова. Пусть себе гадают, любопытные старые коровы.

– Как вы сегодня себя чувствуете, Поппи?

– Вы всегда первым делом спрашиваете об этом, Роб.

– Правда? Да, наверное, так и есть. Знаете почему?

Поппи покачала головой.

– И почему же?

– Потому что я волнуюсь за вас и, когда ложусь спать, всегда думаю, всё ли у вас в порядке.

– А с Мойрой вы обо мне разговариваете? – Поппи интересно было узнать, что могут говорить люди, которых она совсем не знает, о её жизни, о беде, в которую она попала. Это было не только интересно, это придавало сил.

– Да.

– И что же она обо всём этом думает?