День, когда разорвался мир - [76]

У каждого кураториума, у каждого научного центра был такой сервер, в котором в огромных серверных установках хранились данные. Все, что могло быть загружено на детекторы… и все, что могло быть загружено не на детекторы.

Как только я убедилась в том, что бегуны не выбегут в коридор прямо передо мной, я решилась осторожно выбраться из своего укрытия. Слева от себя я услышала шум орущих бегунов и жужжание вихря. Часть меня сейчас охотно последовала бы за Бэйлом, чтобы посмотреть, получится ли у него на этот раз украсть коды. Если я правильно поняла, с их помощью он собирался освободить сплитов, которых сам же и поймал когда-то. Но я не могла рисковать своим единственным шансом на побег. Поэтому я повернулась и побежала в противоположную сторону. Если я не могла создать вихрь, чтобы выбраться отсюда, то мне нужно найти другой выход.

Коридор, по которому я бежала, был очень длинным. Белые стены переходили в белые полы, а так как планы здания, висевшие на каждом углу, были на японском, они совсем не помогали мне сориентироваться. Шум от погони и вихрей Бэйла становился все тише. В воздухе оставался только запах, знакомый мне по больничному крылу здания нашего кураториума. Медицинский запах, перебивающий все натуральное.

В какой-то момент я оказалась на распутье. Два прохода, отходившие от коридора, по которому я бежала, выглядели совершенно одинаково, поэтому я наобум решила, что пойду налево.

В конце этого коридора находилась стеклянная дверь, ведущая в такой же идеально белый зал. Я осторожно приблизилась к ней и постаралась заглянуть сквозь нее так, чтобы меня не было видно с обратной стороны.

Зал был примерно такого же размера, как аудитория в Новом Лондоне. Он был поделен на десятки небольших отделений. Это были крохотные комнатки, расположенные рядом друг с другом и отделенные от остального зала только стеклом.

Я поняла, что это были клетки. Тюремные камеры. Точно такие же, как описывал Бэйл.

Я понятия не имела, что здесь делала. Было глупо с моей стороны тратить на это время, но моя рука уже взялась за дверь и подняла ее вверх.

Мне нужно было увидеть это своими глазами. Я должна была знать, правду ли сказал Бэйл. Действительно ли кураториум проводил эксперименты с нулевым поколением гравитационных сенсоров.

В каждой камере сидел один сплит. «Один мутант», – поправила я себя. Это были мужчины и женщины, молодые и пожилые. Некоторые лежали на кушетке, опутанные проводами, другие метались как тигры в клетке. Кто-то сидел, съежившись и прислонившись к стене, и, не мигая, смотрел в пустоту. На всех были халаты, прикрывавшие наготу.

Насколько я поняла, – а зал был гораздо длиннее, чем мне показалось сначала, – здесь были разные представители сплитов: грундеры, цюндеры, вирблеры. Я не обнаружила только швиммеров.

Может быть, их держали в другом зале? В зале с резервуарами, заполненными водой, в которых плавали девочки, как Сьюзи, ожидая, пока над ними не начнут проводить опыты?

Мне стало тяжело на сердце, когда в одной из камер я увидела девушку с белыми волосами и желтоватыми глазами. Она безучастно смотрела на свои пальцы, между которыми, словно гусеница, передвигался вихревой воздушный поток. С одной стороны ее голова была побрита налысо; под щетиной на коже виднелись небольшие рубцы круглой формы – точно такие же, какие я видела у Сьюзи.

Ошеломленная, я подошла к клетке и прижала ладонь к стеклу. Появилась табличка, где высветились данные девушки. «Имя: неизвестно, происхождение: неизвестно, поймана: Тибет, 7 января 2097 г.».

Две тысячи девяносто седьмой? Это было два года назад. Она находилась здесь уже два года!

«Возраст: около 35». Сначала я подумала, что ошиблась, но потом вспомнила, что вирблеры взрослеют намного медленнее, чем люди. Воздух, с которым они смешались, сделал с их клетками что-то такое, отчего те стали жить почти вдвое больше людей. Эта девушка выглядела не старше семнадцати лет, но это было обманчивое впечатление.

Мне показалось, что заключенная вообще не воспринимала меня, но затем она, словно в замедленной съемке, повернулась и посмотрела мне прямо в лицо. Она долго просто разглядывала меня, и мне стало холодно от безучастности в ее желтоватых глазах.

Потом воздушная гусеница вырвалась из ее рук и бросилась к стеклянной стене. Она ударила по внутренней стороне стекла так, что оно завибрировало. В ту же секунду слева и справа замигали голубым цветом гравитационные сенсоры, и поток ветра исчез.

Девушка наблюдала за этим без особого удивления, а затем снова уставилась на свои руки. В них образовался новый вихревой воздушный поток, который заплясал вокруг кончиков ее пальцев.

– Что мы с вами делаем? – прошептала я.

Действия кураториума должны были улучшить жизнь обоих видов! И хотя сплиты были заключены в зоны, они могли мирно жить среди себе подобных и не подавлять в себе природные силы. По крайней мере, так я думала до сегодняшнего дня.

Я закрыла глаза, чтобы осознать увиденное. Неужели в Новом Лондоне существовали такие же камеры? Я осмотрела помещение. Может быть… может быть, я могу освободить сплитов?

Эта мысль показалась мне сумасшедшей. Если я это сделаю, моя карьера в кураториуме станет историей. От внимания штурманов ничего не ускользало. Рано или поздно, когда бегуны оставят в покое Бэйла, они увидят записи и выяснят, что я сделала. После гонки весь мир увидел мое лицо. Меня определенно вычислят.