День Дьявола - [76]

Не успели они съесть половину фруктового кекса, как до них донесся громкий крик. Кричал один из Бекфутов, так что они подняли шторы. На мосту уже столпился народ. Другой Бекфут вышел из мясной лавки, даже фартука не снял, а за ним Ален, тоже в фартуке.

Ноги в руки – и побежали. Лорел, накинув чужой плащ, бросилась к мосту. Там уже собрались Эббор-ты, Дьюхерсты, Ирби и Паркеры. Все смотрели в сторону фабрики Арнклиффа. Братья Бекфуты спустились вниз по глинистому берегу и, с трудом удерживая равновесие на шатком лотке колеса, пытались дотянуться до Ленни. Попав в прямоугольный отсек, он то всплывал на поверхность, то снова уходил под воду. Тело его билось о железные лопасти колеса. Наверху, на склоне, у ржавой ограды, там, где деревенские ребятишки обычно играли и били стекла, Джеки выкрикивала имя Ленни, словно звала кота в сумерках. Другие женщины дотрагивались до ее плеч и гладили по голове. А когда Бекфутам удалось в конце концов схватить Ленни за руку и вытащить его, она начала испускать дикие крики, и никто больше не был в состоянии это выносить.

Наконец приехала машина «Скорой помощи» – в долине этот объект белого цвета всегда смотрелся крайне странно – и увезла Ленни, обогнав Кена Штурзакера, когда он ехал в деревню со скотобойни.

– Бедняга, даже не смог увидеть своего мальчика, – сказала Лорел.

– Какого черта парень устроился играть рядом с Арнклиффом в такую погоду? – задал вопрос Отец.

– Не думаю, что он был там, – отозвалась Лорел. – Бетти, кажется, считает, что он гулял в Сал-ломском лесу и там и свалился вводу.

– Во, здорово! – взвился Старик. – Шнырял, стало быть, там, где ему не положено быть, и вот что получилось.

– Прояви все-таки немного сочувствия, Гарри, – сказала Лорел. – Я знаю, ты не ладишь со Штурзаке-рами, но все-таки.

Старик отмахнулся и закурил очередной чинарик.

– По-моему, надо бы послать им хотя бы цветы, – сказала Лорел Отцу. – Что-то ведь надо.

– Ну да, – ответил Отец. – Пошлем, конечно.

– И, может быть, открытку с соболезнованиями, – сказала Лорел. – Все подпишемся.

– Ничего не будем посылать, – упрямился Старик. – Нечего ему было там делать.

– Никто ничего не говорит, – сказал Отец. – Не в этом дело.

– А в чем тогда? – гнул свое Старик.

– Они потеряли одного из сыновей. Парень был ровесник Джона. – Отец повысил голос, что бывало крайне редко, когда он говорил со Стариком.

– Вот именно, – сказала Лорел. – Надо иметь сердце.

– Нечего! Еще будут думать, что мы тут обрыда-лись над ним, – артачился Старик. – Врать самим себе мы не будем, правда, Джонни-паренек?

Он положил мне руку на плечо и затянулся.

– У Вигтонов продают цветы, – сказал Отец и, порывшись в кармане, достал какую-то мелочь и протянул Лорел.

– Много-то не нужно, – сказала она, глядя на меня с жалостливой улыбкой. – Так, небольшой букет.

Старик встал во весь рост и швырнул монеты оземь, так что они со стуком раскатились по кухонному полу. Потом позвал собак, повернулся и вышел.

Утром в день похорон, неделю спустя, пока Отец на кухне завязывал мне черный галстук, а Лорел пила чай, Старик хранил молчание.

Остальные не пошли. Анжела оставила Лиз дома, а Джим отправился строить Стену. Билл, месяцами пытавшийся помешать Джеффу водить дружбу со Штурзакерами, счел, что смерть Ленни – достаточно веская причина, чтобы порвать отношения раз и навсегда. Лорел может идти проливать слезы в церкви, если ей так хочется, но что до него самого, то, по его мнению, нам со Штурзакерами делить нечего, и что там у них произошло, не наша забота.

Так что от Эндландс в церкви присутствовали только мы трое, но деревня пришла почти вся. Виттоны и Бекфуты закрыли свои лавки из уважения к событию, а тем, кто работал на скотобойне в одной смене с Кеном Штурзакером, предоставили выходной, чтобы они могли присутствовать на похоронах. Пришли также все школьные учителя. Мисс Бибби из нулевого класса, обычно пестро одетая, в этот раз была вся в черном и успокаивала тех детей, кто выбрали сесть с ней, а не с родителями. Эти дети были в том возрасте, в каком был я, когда умерла Мама, и понятия не имели, что происходит. Они сосали пальцы и озадаченно смотрели на плачущего Сэма Штурзакера. Их притягивал небольшой ящик у алтаря, в котором теперь лежал его брат, не спящий, а мертвый. Он ушел навсегда. Долговременность такого рода была недоступна их пониманию.

Когда служба закончилась, Кен Штурзакер, Эдди Моркрафт и братья Бекфуты понесли Ленни на церковное кладбище. По другую сторону каменной ограды протекала река, уже умиротворенная, и единственным свидетельством ее мощного разлива были распластанные по земле вдоль берегов папоротники и борщевик. Но мог ли кто-нибудь избежать мысли о том, что Ленни проплывал здесь, обмякший, мертвый, и его тело было просто еще одним предметом, что река уносила прочь из долины? Так он и плыл мимо школьного двора, мимо Бекфутов и Вигтонов, под зелеными гулкими кирпичами моста, все дальше и дальше, пока наконец у фабрики его не вытащили?

И я задавался вопросом, что бы произошло, если бы он не застрял у колеса и река унесла бы его прочь из долины, далеко за холмы. Я представлял, как течение кружит его в том месте, где Брайар сливается с Риббл у Колледжа Иезуитов, а дальше он все плывет и плывет через Престон, мимо илистых берегов Филда, туда, где река ширится и превращается в эстуарий, а потом становится морем. И Ленни Штурзакера, изгнанного из Англии, уносит прочь отлив.