День Дьявола - [53]

– Давайте-давайте, – проговорил Отец, глядя в бинокль, – отправляйтесь-ка наверх к хребту.

– А они разве не спрячутся там среди скал? – удивился я.

– Не-а, – ответил Отец, – там жрать нечего. Они спустятся к папоротникам на другой стороне.

– И что тогда?

– Тогда мы их и возьмем, – ответил он. – Стрелять легче сверху.

– А ты думаешь, будет достаточно светло? – спросил я.

Хотя была еще середина дня, с запада надвигалась непогода, горизонт темнел, и тучи могли опуститься достаточно низко. А тогда в пустошах наступят ранние сумерки.

– Хватит, – отмахнулся Отец, поглядев на небо. – Все будет в порядке. Главное, чтобы они продвигались дальше.

Но им захотелось остановиться и приняться за еду, а два самца продолжали бдительно следить друг за другом, и каждый дожидался момента, когда он сможет самоутвердиться. Нажав большим пальцем на предохранитель, Отец отложил ружье в сторону и лег среди вереска, чтобы его не было видно. Время от времени нам попадались кустики черники. Старик любил полакомиться ею, когда ходил в пустоши, и возвращался потом на ферму с руками кроваво-красного цвета. К октябрю, однако, ягод уже не оставалось, как и пташек, которые кормились ими летом.

Печальна осенняя музыка в пустошах. Трясогузки и жаворонки уже улетели, и ветер приносит издалека только мрачные дифтонги канюков и крики-трели куликов. Пустоши отданы теперь в полное распоряжение пернатых с крепкими клювами и острыми когтями, таких как осоед и ястреб-перепелятник в его голубином наряде, как пустельга, что сейчас поднялась из вереска и пролетела так близко от нас, что мы могли разглядеть ее хохол стального цвета и желтовато-коричневое брюшко. Некоторое время она пыталась бороться с ветром, а потом села, замерев в почти совершенной неподвижности, чтобы дождаться момента, когда шевельнется в вереске что-нибудь мясное, по ее мнению, достаточно крупное. Она уже заметила нас – конечно, еще с первого выстрела – и наблюдала за нами, уверенная, что, если мы окажемся для нее угрозой, ей будет достаточно шевельнуть кончиком пера, чтобы унестись прочь от опасности. Это была ее пустошь, и птица знала ее лучше, чем мы могли бы ее когда-нибудь узнать.

Отец вытащил флягу и отхлебнул еще один глоток бренди.

– Ты точно не хочешь? – спросил он, вытирая горлышко рукавом.

На этот раз я взял у него фляжку и глотнул. Благодатный огонь разлился во рту и горле-как раз вовремя, когда в воздухе повеяло холодом.

– Будешь рад убраться отсюда после Загона, – заметил Отец, поднимая капюшон куртки. – В такую-то погоду.

– Нам вовсе не обязательно уезжать отсюда, – ответил я.

– Хочешь по новой завести этот разговор, Джон? – сказал он. – Кэтрин – милая девушка, но когда ты выбирал ее, ты знал, что она не захочет жить здесь. Никогда. Поэтому ты ее и выбрал, скажешь, нет?

– Папа, дай ей шанс. Она же здесь всего два дня.

– Джон, даже если она останется здесь до конца жизни, она не будет чувствовать себя здесь как дома.

– Мама ведь тоже была не отсюда, – возразил я. – Она, наверно, чувствовала то же самое?

Он взглянул на меня, прекрасно понимая, к чему я клоню.

– У нее все было по-другому, – ответил он и, сняв кепку, вытер лоб внутренней стороной запястья.

– Правда?

– Я хочу сказать, что люди тогда были другие.

– Не думаю, чтобы люди сильно изменились, – заметил я.

– Вы, сегодняшние, хотите намного больше, чем хотели когда-то мы, – сказал он.

– Это не так, – ответил я.

– По-другому и быть не может, – возразил Отец. – Начнем с того, что ты бы не уехал, будь это не так, правильно?

– Я не должен был уезжать, – сказал я. – Теперь я это понимаю.

– Ну-ну.

– Как постелешь, так и поспишь, да?

– Типа, да, – сказал он, поднося бинокль к глазам.

– Ты не ответил на мой вопрос, – сказал я.

Он постучал обручальным кольцом по гильзе. Ему не хватало курева.

– Отец?

– Это было так давно, Джон, – ответил он. – Я уж и не помню, что она чувствовала.

– Да ладно, все ты помнишь.

– Почему тебе так хочется жить здесь? – спросил он, опуская бинокль и поднимая на меня глаза. – Да тут не знаешь, что с тобой будет через месяц. Ты действительно хочешь так жить?

– Здесь всегда было так, Отец, – сказал я. – Я знаю, куда возвращаюсь.

Он снова прижал резиновые чашечки окуляров к глазам.

– Тут все изменилось, – произнес он. – Сейчас все не так, как было, когда ты был мальцом.

– В каком смысле?

– Не знаю, – сказал он, – просто понимаю, что мы с твоей мамой жили здесь в самые лучшие времена.

– Не может же все вдруг взять и кончиться, – возразил я.

– Еще как может! Все кончается. Что, по-твоему, произойдет с фермой Анжелы? Ей некому передать хозяйство.

– Грейс, в конце концов, никуда не делась, – ответил я.

– Перестань, – сказал Отец, – ей самой никогда не справиться с такой фермой.

– Тем более есть причина нам с Кэт вернуться, – сказал я.

Отец покачал головой.

– С Эндландс все кончено, Джон, – сказал он. – Вот так обстоят дела.

– Ты так говоришь из-за Старика, – возразил я.

– Я уже давно это чувствую, – ответил он. – И привык к этой мысли. Еще несколько лет, а потом я продам ферму, пока еще не слишком устал. Деньги принесут тебе больше пользы, чем это проклятое место. Скажешь, нет?